Эмир Кустурица. Автобиография

— Если еще раз вздумаешь ломиться в дверь, на которой написана фамилия Ацимович, я с тебя шкуру спущу, понял?! — крикнул ему вслед Паша.

Опасаясь, что кто-то имитирует голос Паши, Ньего открыл дверь не сразу. Наконец он отважился подойти к дверному глазку и, увидев Пашу, впустил его внутрь. В присутствии своего друга он моментально почувствовал себя в безопасности. Это ощущение было гораздо сильнее голода, который терзал его уже два дня.

— Ну что, четник, наложил в штаны от страха? — усмехнулся Паша.

Приятели вместе отправились за хлебом в ближайшую бакалею. Они обогнули людей, уже давно стоявших в очереди. Паша заметил, что какой-то тип, вздохнув, бросил на него взгляд исподлобья. Не раздумывая, он врезал ему по физиономии.

— Эй ты, придурок, — бросил Паша, — сейчас у тебя глаза вылезут из орбит! Ты ведь стучался в дверь Ньего, не так ли?! — И он принялся его избивать.

Так Паша показывал остальным, что их ожидает, если кто-то посмеет покуситься на квартиру или жизнь его друга. Иначе и быть не могло. Поскольку этого требовало их прошлое. Общие воспоминания накладывали взаимные обязательства. Никто из них не мог забыть, как закалялась их дружба, как они вместе изучали правила и этику сараевских улиц. В тяжелое военное время они чтили этот долг. Нет никакого сомнения, что Ньего поступил бы точно так же по отношению к Паше, если бы Горица стала сербской территорией. Ведь их связывали наши незабываемые безумные проделки в те времена, когда мы обчищали киоски Заострога и отправлялись продавать бритвы и жвачку, украденные на пляжах, чтобы позволить себе поехать на несколько недель к морю, что для нас было равносильно возвращению к жизни. Они навсегда сохранили воспоминания о наших потасовках за право быть главными на пляжах и вечерних дискотеках Туцепа. Каждая одержанная победа осталась запечатленной в их памяти как сладкое воспоминание о власти и триумфе, столь необходимых для становления мужчины. Независимо от того, кто наносил удары, а кто их получал, они не забывали о том, что нельзя бросать друга в беде, какую бы цену ни пришлось за это заплатить. Поскольку над всеми законами и правилами преобладал один закон, требующий самопожертвования, — всегда оставаться «человеком чести»!

* * *

Я уже не понимал, что мне делать дальше — заканчивать «Аризонскую мечту» в Париже, продолжать монтаж фильма, съемки которого были такими тяжелыми, или вернуться в Сараево? В смятении я звонил туда днем и ночью. После первых же беспорядков возле здания Ассамблеи Социалистической Республики Боснии и Герцеговины меня попросили высказаться по этому поводу. Я ответил, что граждане ни в коем случае не должны искать столкновения с JNA, поскольку их позиции слабы и это может оборвать множество жизней. Я пытался донести следующее: не следует играть в партизан и немцев, потому что при таком безумном раскладе сербы, на этот раз вынужденно, оказывались фашистами, а мусульмане — партизанами! Большинство восприняло это как оскорбление, хотя я уверен, что многие разделяли мое мнение, но были вынуждены молчать из-за происходящих событий и постоянного страха. Один эстрадный певец решил отреагировать на мою пацифистскую идею. Но сделал это, не отходя от официальной позиции: он заявил, что следует призывать людей к защите Сараева, а проще говоря, к войне против сербов. А вовсе не к миру любой ценой, в чем, собственно, состояла моя мысль.

— Эмир, нам нужен твой крик, а не шепот! — заявил певец. И моментально стал героем города, в то время как автор «Долли Белл» и «Папы в командировке» ступил на прямой путь «предателя своей страны».

* * *

Я твердо решил разделить трагедию своего родного города и купил билет на самолет до Сараева. Но это мое намерение было резко остановлено Зораном Биланом, который позвонил мне на мой парижский номер:

— Дружище, не приезжай сюда, это вопрос жизни и смерти! Тебя здесь завалят.

— Кому это понадобилось меня убивать?

— Патриотам! — в тон мне ответил он.

— Это потому, что в статье в «Monde» я сказал, что Алия Изетбегович — генерал без армии?!

— Не знаю почему, просто не приезжай!

— Но ведь я также выступ ил против тех, кто забрасывает бомбами город!

— Ты отстал от жизни, дружище. Ты ничего не понимаешь. Все давно изменилось. Здесь больше не спорят о том, кто худший — первый, второй или третий. Единственные, кто ни на что не годен, — это сербы. Как в ковбойских фильмах, понимаешь? Даже если то, что говорит Нока, правда: «Не знаю, кто для меня хуже — те, кто на меня нападает, или те, кто меня защищает!»

— И что, у Алии действительно есть армия?

— Забудь ты об этом: есть армия, нет армии… Ни в коем случае сюда не приезжай! Если что-то изменится, я дам тебе знать.

* * *