Эмир Кустурица. Где мое место в этой истории? Автобиография

Поскольку дом — это не просто строение, как думают некоторые. Это не только площадь, состоящая из квадратных метров, как воспринимает дом современная архитектура. Невидимая нить соединяет дом с человеком. Это не имеет физического воплощения, как скорлупа у улитки или моллюска, но домашний очаг, вне всякого сомнения, является неотъемлемой частью человеческого существа. Если человек теряет свой дом и разоряется, его крах измеряется прежде всего потерянным домом. Это подобно гнезду, которое вьют птицы. Когда на ветке или на крыше дома еще нет гнезда, птица держит его образ в голове, точно зная, каким оно будет. Ей не нужно много времени, чтобы построить его. То же самое происходит с людьми, даже с теми, у кого нет шансов когда-либо обрести крышу над головой.

Дома представляют собой самые большие театры жизни: когда-то это были пещеры, сегодня — небоскребы или имения. Там творится история человека, семейная драма, а у бездомных все это происходит в голове.

Нити, связывающие Сенку, Мисо и Лелу с их домами, были навсегда разорваны. Они не переставали чувствовать себя изгнанниками, поскольку понимали, что никогда не вернутся в Сараево. Что происходило в их душах, какие бури там бушевали?

В Париже даже простой переезд с одной улицы на другую вызывает у людей сильнейший стресс.

Мисо покинул свой дом лишь с одним блоком сараевских сигарет «Дрина», а Лела едва успела положить свой домашний халат в пластиковый пакет. Между тем, в отличие от других наших родственников, в докторе Леле Кусеч не было ничего от консерватора. Своими манерами она нередко напоминала мне панка конца шестидесятых годов. Когда журналисты спросили ее, смогла бы она снова жить в Сараеве после того, как была разграблена ее квартира в Косеве, она ответила:

— Пусть те, кто не знает этих людей, отправляются туда и живут вместе с ними, это их личное дело!

Проникнув силой в их квартиру, некий Алия де Нахорева, обнаруживший на письменном столе Мисо Мандича маленький норвежский флаг, воскликнул:

— Здесь жил четник Мисо Мандич! Нужно их всех перестрелять!

Сенка находилась в лучшей ситуации, поскольку жила в Герцег-Нови, но, в отличие от Лелы, она осталась одна.

Сенка не смирилась с тем, что никогда больше не увидит своего мужа. Целыми днями она наводила чистоту в нашем доме в Нормандии, вычищала двор, жалуясь на периодически охватывающую ее дрожь.

Однажды, принимая душ, она случайно обнаружила на своей груди небольшое уплотнение. Доктор Лела Кусеч неодобрительно покачала головой, и два дня спустя известный французский онколог диагностировал рак груди.

За свою жизнь я пережил множество драм, какие только можно встретить в великих романах. Но эта война давалась мне гораздо болезненнее, чем если бы я находился в Сараеве под бомбами и пулями.

* * *

Сенку прооперировали, и в очередной раз она подтвердила исключительную силу характера. Только на этот раз речь шла не о том, чтобы приклеивать шипы от роз к электрическим лампочкам в лифте. Теперь ей предстояло самой идти по этим шипам. В больничных приемных повторялись сцены из моих фильмов. Сколько раз я снимал визиты родственников к больным в коридорах больниц! Теперь я приходил сюда не для того, чтобы снять киноэпизоды. Эта была моя жизнь.

Сразу после операции Сенку перевезли со второго этажа больницы на первый. Когда я обнял ее, восхищенный ее храбростью, она тут же спросила у Майи:

— Невестушка, нет ли у тебя сигаретки?

Майя без колебаний встала на сторону своей только что прооперированной свекрови. Она прикурила две сигареты и протянула одну из них Сенке. В запрете на курение Майя видела еще одно издевательство со стороны международного сообщества.

— Ты только вдумайся: они травят нас миллионами своих автомобилей и доменных печей, они сбрасывают на нас бомбы, кормят гнилым мясом и возмущаются по поводу сигаретного дыма?! До чего же лицемерна цивилизация!

* * *

То, что Сенка выкурила одну сигарету, было хорошим знаком, несмотря на вред табака. Позже, когда ей пришлось проходить курс химиотерапии и облучения, она настояла на том, чтобы ей оставили ее волосы. Она наотрез отказывалась бриться наголо. Перед каждым сеансом ей клали на голову пакет со льдом, поэтому ее волосы остались нетронутыми. По окончании процедур она регулярно отправлялась по магазинам, расположенным на окраине Парижа. Это мне напоминало время, когда мы жили в доме номер 9 по улице Каты Говорусич и когда после рабочего дня на факультете гражданского строительства, переделав все домашние дела, она шла пешком до Илиджи. Она так часто проделывала путь из центра в пригород Сараева — Илиджа находился в одиннадцати километрах от центра, где мы жили, — что у местных торговцев вошло в привычку спрашивать у нее: «Как дела у нашей соседки сегодня?»