Эмир Кустурица. Где мое место в этой истории? Автобиография

Какой космический взгляд на человеческую реальность! Я представил себе каплю меда, на веки вечные плывущую во Вселенной. Возможно, это немного преувеличено, подумал во мне интеллектуал, поскольку человек все же построил за свою историю Парфенон. Чехи знали, каким пагубным существом был человек. Они опасались, как бы этот хозяин планеты в эпоху упадка и в качестве проекта концептуального искусства не создал конструкцию под названием: «Дерьмо над Парфеноном». Поскольку Богумил Грабал[32] неоднократно повторял, что все европейские народы являются наследниками древнегреческой культуры (включая чехов), было сложно допустить мысль о том, что носитель такой революционной идеи может быть их потомком. Вот почему я их любил, тогда как они называли нас «цивилизацией ГХ», то есть Героев-Хулиганов. Именно здесь проходила демаркационнная линия между нами и чехами. В течение большей части нашей истории мы тратили силы на героические подвиги, после которых так и не сумели организовать свою повседневную жизнь. Мы не смогли создать легенду будней. Возможно, в этом не только наша вина. Вот почему я начал любить чешский народ. Чехи говорили: «Берись за эксперимент, только если не найдешь себе более достойного занятия».

Чтобы держать зловонный человеческий продукт как можно дальше от Акрополя, будучи народом, вышедшим из древнегреческого мира, чехи упоминали о нем в своей повседневной жизни как о неизбежном факте. В отличие от нас, где дерьмо является частью оскорбления в адрес врага, они не преуменьшали ни его важности, ни исходящей от него угрозы. И тогда я принял сторону пчел — и конечно же их меда. Может быть, еще и потому, что, отказавшись от критики, я начал испытывать уважение к способности чехов столь искусно мириться с ролью маленького народа, оценив практическую выгоду меда. Так они не вляпывались в крупное дерьмо. Как мы.

* * *

Наши студенты, злобно брызгающие слюной в адрес чехов, сильно мне досаждали. Зато по отношению к чешкам ситуация была иной. Они были единственной частью окружающей действительности, к которой наши ребята испытывали нескрываемую тягу. Никогда бы не подумал, что мужчины могут до такой степени забываться с женщинами. И тем не менее это был как раз случай моих соотечественников. Все эти мимолетные увлечения захватывали их целиком, и венерические болезни были лишь верхушкой айсберга расплаты. Очень быстро все остальные их чувства притуплялись, и в таком искалеченном виде они не могли больше сопротивляться зависимости от чешских женщин. Вплоть до конца своей жизни.

* * *

Захмелевший профессор Земан помахал рукой перед моим лицом и резко вернул меня к своей викторине любителей пива:

— Кустурица, я тебя спрашиваю: знаешь ли ты, в каком русском слове семь раз встречается буква «О»?

— Уверен, что в этой загадке не обошлось без слова «говно», — ответил я.

Профессор кивнул с широкой улыбкой:

— Конечно! Ломоносовоговно!

На секунду во мне проснулся балканский бунтовщик.

— Но это притянуто за уши! Речь идет о двух словах, а не об одном.

Он ответил с видом циркового иллюзиониста:

— А вот и неправда, молодой человек. Да, я произнес два слова, как одно, и создал неологизм. Это означает, что мир культуры обогатился сегодня новым словом. В частности, мир русской культуры, если там поймут, насколько сложно придумать слово с семью «О»!

Я знал, что русские не станут прыгать от радости, услышав имя своего самого крупного ученого в сочетании со словом «говно». Тем не менее я подумал, что если бы я был оккупантом и диктатором, то не отказался бы от таких здравомыслящих граждан, как чехи. Сколько всего интересного приходит им в голову, когда они пьют пиво! Они научились больно жалить, но это вызывает только смех, потому что они тут же впрыскивают в ранку хорошую дозу обезболивающего.

Спасибо тебе, Федерико

В 1975 году умер Иво Андрич, великий европейский писатель, самый выдающийся югославский художник-реалист. В том же году в Прагу привезли копию фильма Федерико Феллини «Амаркорд». Опечаленный смертью Андрича, я, тем не менее, с радостью встретил новость о предстоящем показе. Я видел уже несколько фильмов Феллини: «Дорога», «Белый шейх» и «Восемь с половиной» — и начал воспринимать свое собственное прошлое как фильм. В кинематографических кругах мнение было единодушным: «Амаркорд» — апогей творчества великого автора. Тем не менее в специализированной итальянской прессе появилось несколько недружелюбных статей, где журналисты упрекали Феллини в уходе от интеллектуализма фильма «Восемь с половиной». Им явно не пришлось по душе его слишком тесное сближение с публикой. Неплохо было бы отправить к ним Бергмана. Он-то умеет раздавать оплеухи журналистам. Именно так шведский режиссер сводит счеты со своими недоброжелателями. Мало кто знает, что великий создатель «Земляничной поляны» предпочитает улаживать личные проблемы при помощи пары пощечин.

* * *

Итак, я с нетерпением ждал копии «Амаркорда», как когда-то в Сараеве с рассвета ждал свежих булочек и рогаликов, стоя перед булочной «Ерлагич».