Эмир Кустурица. Где мое место в этой истории? Автобиография

Если сторонники этого замысла, проиграв по всем статьям, не отступятся, не освободят свои места патриотам — предвестникам гуманизма и перспективным политикам, завтра мы можем спросить себя, какую же награду мы на самом деле получили».

* * *

Пока я читал свою речь, было понятно, что чиновники Федерального исполнительного совета рассчитывали услышать совсем не это.

* * *

После вручения награды, во время вечеринки в Клубе писателей, тетя Биба открыла Майе важную тайну из истории нашей семьи. Она пристально смотрела на меня, пока на другом конце стола я слушал словесный поединок между Момо Капором[60] и Душаном Ковацевичем[61]. Мне очень нравилась оригинальность театральных пьес Душана, а Момо был моим кумиром поп-арта. Момо утверждал, что некоторые члены Сербской академии наук и искусств были абсолютно безнравственны и обманывали своих жен, финансируя любовниц и не «решаясь оформить юридический развод с супругами».

Биба не скрывала своего удовлетворения от того, что ее племянник преуспел в жизни. Она была счастлива, что результаты моей работы обратили всеобщее внимание на фамилию Кустурица и прославили ее. Но больше всего тетю Бибу радовало то, что в определенный период жизни ей удалось спасти нашу семью.

— Поскольку я не смогла сохранить свою собственную, я решила попробовать спасти семью своего брата! — призналась она Майе.

И она рассказала моей жене историю начала 1970-х годов, когда мой отец без памяти влюбился в блондинку из Загреба.

— В ту пору я имела кое-какое влияние и предотвратила семейную катастрофу: я не могла допустить, чтобы мой Эмир рос без отца! Брат влюбился в эту девицу из Загреба. Сенка не знала ее, но без конца находила в чемоданах и вещах Мурата различные вещи, которые эта нахалка подкладывала с единственной целью — разбить семью. Однажды Сенка не выдержала и призналась мне, что в жизни Мурата происходит нечто трагичное! Тогда я приоделась и села на первый же поезд до Сараева. Ворвавшись в их маленькую квартиру, я обнаружила Сенку в угнетенном состоянии, мрачно разглядывающей кухонный линолеум. Эмир гулял где-то в Горице. «Биба, кто спасет его и оградит от дурного пути? Половина его приятелей уже сидит в исправительных учреждениях или в тюрьме. Он любит меня, просто обожает, но ничего не хочет слушать, Господи, помоги!» — плакала она. При этих словах я навела марафет и направилась прямиком в Федеральный секретариат, где постучалась в дверь своего друга с партизанских времен. Он был большой шишкой в UDBA на федеральном уровне. Я с порога ему заявила: «Товарищ, нужна твоя помощь! Мой брат спутался с девицей из Загреба и из-за этой шлюхи хочет бросить жену и сына, чтобы отправиться вместе с новой пассией на дипломатическую службу». Этот друг, хорошо знавший Мурата, пошел проверить, о какой женщине идет речь. Он быстро вернулся и объяснил мне: «Это не простая зверушка, а двойной агент. Она работает на нас, но также на немцев. Против нее мы бессильны, зато можем кое-что сделать, чтобы помочь семье Мурата. Больше не беспокойся об этом, Биба!» План Мурата по использованию своих связей в дипломатическом мире с треском провалился. Он не был назначен консулом в Бонн, а его подружка из Загреба быстро нашла ему замену и выскочила замуж — так наша семья избежала катастрофы.

Биба не стала рассказывать моей матери о своем участии в этой истории.

* * *

По возвращении в квартиру на площади Теразие, не успев повернуть ключ в двери, тетушка снова завела свою шарманку, нападая на Любомира Райнвайна.

— Они забрали даже аккордеон Славенки, эти грязные фрицы! — крикнула она в надежде, что он ее услышит. — Этого я вам никогда не прощу, для вас нет ничего святого!

Явно страдая от того, что бывший муж ей не отвечает, тетя сменила тактику.

— Дети мои, — посоветовала она нам вполголоса, — лучше не ходить ночью по квартире. Кто знает, что может прийти в голову этому немецкому бандиту!

— Тетушка, Райнвайны — австрийцы, а не немцы! — в очередной раз напомнил я, чтобы завершить вечер на спокойной ноте.

— Это одно и то же, мой мальчик. Ты просто их не знаешь!

Мы с Майей поспешили с ней согласиться.

В тот вечер по телевизору мы смотрели в прямом эфире, как в Румынии выносили приговор Чаушеску. Я никогда не питал симпатии к этому человеку — он и его жена скорее вызывали у меня неприязнь. Однако когда «революционеры» поставили обоих к стенке и расстреляли, мы с Майей были потрясены до глубины души.

* * *

Мы спали в гостиной на диване-кровати. Старому матрасу было больше тридцати лет, он служил еще тогда, когда тетя жила со Славко Комарицей в Швейцарии. В моей памяти осталось каждое движение той ночи, не только из-за грустных мыслей о несчастной судьбе моей тети, но также из-за боли, причиняемой мне пружинами матраса.

Мое место в этой истории

В 1992 году умер мой отец. В этом же году с лица земли исчезла Югославия. После отделения Хорватии на первом канале французского телевидения новости начались с фразы: «Югославии больше нет»[62].