Марсоход тряхнуло, и эласторемни так впились в мои плечи, что, казалось, они острыми лезвиями пронзят меня.
Дзин… Лопнула высокая струна. Тонкий такой звук. Стоп, какая такая струна? Это не струна. Кое-что другое.
— Разрушена опора «Б», — уведомил бортовой комп — таким голосом на фуршетах предлагают шампанское. — Самовосстановлению не подлежит. Рост нагрузок на остальные опоры — двенадцать процентов.
Я предусмотрительно опустил шлем скафандра, и теперь голос компа звучал из динамика в шлеме.
Титанокерамическая опора разлетелась, как перетянутая струна гитары. Бог мой, вот так выглядит ад. Я понимал, почему бури назвали «красными ифритами». Мистический кошмар марсианских красных пустынь. Неуёмная сила. Если напор не ослабнет в ближайшее время — нам конец.
Марсоход тряхнуло покрепче. Куда там стихать? «Ифрит» только входил во вкус. Он набросился с новой силой.
Дзинь… Лопнула вторая струна — очередной аккорд похоронного марша. Когда я услышу последний, «ифрит» сорвёт вездеход с места и покатит его по камням, как фольгу ломая и корёжа броневое покрытие.
Дзинь… Третья опора. Слетела к чертям собачьим! Осталось две опоры. Последняя — базовая, самая основательная, продержится дольше всех. Но не намного.
Скрежет достиг немыслимых высот. Так, наверное, хохочут черти в аду. Скрежет проникал сквозь скафандр, терзал жилы и нервы. Он пел какую-то свою, дикую песню. И вместе с ним приходило что-то неописуемое, вне звуковых волн, вне диких всплесков электромагнитных волн, мелькавших в моих глазах кроваво-красными полосами. Из недр планеты вырывалась первозданная, неумная, не знающая удержу сила. Сила, более мощная, чем хлещущий по броне воздух с песком…
Дзинь… Предпоследняя опора попрощалась с нами.
— Опора «Д» разрушена, — вежливо уведомил комп.
— Заткнись!
— Ресурс опоры «А» — семьдесят секунд, — закончил комп.
Господи спаси. Что остаётся мне, кроме как молиться Богу. Сделать я не в силах ничего. Все удивительные способности супера не значат ничего перед лицом разошедшихся стихий. Что супер, что грудной ребёнок в этом кресле — исход один.
— Напряжение критичес…
Голос компа захлебнулся. На этот раз лопнула базовая струна…
Сознание я не потерял. Я оказался в баскетбольном мяче в разгар матча.
— Системы обеспечения вы… — что-то хотел сообщить комп, но вновь отключился. Теперь, похоже, навсегда.
Где верх, где низ? Что происходит? По «Леопарду» будто палили из крупнокалиберных орудий. Кракк!.. По куполу пробежала трещина, и воздух вырвался из кабины. Бух. Марсоход налетел на скалу. Скольжение в никуда прекратилось. Сверху что-то рушилось на нас… Ещё некоторое время вездеход трясло. А потом явилась оглушительная тишина.
«Ифрит» ушёл от нас. Будто и не было его.
Некоторое время я сидел, боясь двинуться и глубоко вздохнуть. Кажется, жив. Уже подарок судьбы. Потом пошевелил пальцами. Рукой. Повернул голову это движение отдалось болью в спине и руке… Точно, живой. Прикрыл глаза, попробовал оценить своё состояние. Не такое плохое, как могло бы быть.
— Володя, — произнёс я.
Нет ответа.
С трудом я повернулся. Шестернёв висел на ремнях без сознания. С трудом я стянул с себя ремни. Марсоход был наклонён носом вперёд, снаружи была тьма.
— Володя, живой?
Я тряхнул его за плечо, и голова за шлемом мотнулась, лоб бессильно ткнулся в стекло.
Я взял его за руку. Индикатор внутреннего диагноста скафандра работал. Пульс — ноль. Дыхания — нет. Моего напарника прибрала смерть.
— Володя, дружище, — прошептал я, сжал его руку под перчаткой скафа и откинулся в кресле. Нет, костлявая, мы ещё побьёмся с тобой.
Жизнь ещё теплилась в теле Шестернёва. Мне нужно было раздуть затухающую искорку. Я мог это сделать. Но мне самому плохо. Ох как плохо. Мне хочется откинуться в кресле и лежать, прикрыв глаза. Но надо работать. Глубокий вздох. Теперь собраться. Почувствовать биение внутренней энергии.
Войти в резонанс с биополем Шестернёва. Что же с тобой, Володя? Внутренних повреждений, переломов нет. Нет ничего, от чего может умереть человек. И всё-таки ты умираешь. Мне это очень напоминает нечто. Да что там напоминает так оно и есть!..
Моё сознание уплывает. Я стою на краю пропасти. Того и гляди — сам рухну в неё. Искра жизни, того, в чём заключена сущность Володи Шестернёва, ускользает от меня вдаль. Я шагаю за ней. Это опасно. Я вторгаюсь в царство смерти. Ничего, не впервой…
Хрустальная прозрачность запредельности. Движения рук и ног заменяет движение силы неуничтожимого «Я».
Я начинаю овладевать ситуацией. Приноравливаюсь к течениям властвующих здесь потоков… Ну же, Вова, помогай мне. Один я не смогу.
Он делает рывок навстречу. Но неумело, не так. И срывается в адову пропасть…
Во мне находятся силы. Я трачу последние их запасы и вырываю его оттуда. В критический момент он наконец понимает, что от него надо, и помогает мне…
Я очнулся в кресле в неудобной позе. Рука страшно затекла. Я несколько раз сжал кулак, восстанавливая кровообращение.