— Вы загулялись, милый друг, — сказала Эмме княгиня, — и я начинала беспокоиться за вас. Какой ветреник этот Поль: оставил вас, уехал к графине N. N. и прислал сказать, что там пробудет целый день.
— Мы встретили графиню с большим обществом. Мне не хотелось, чтобы меня заметили, и я оставила князя, решась еще поездить на свежем воздухе.
— И очень хорошо сделали. Посмотрите, как расцвели розы на щечках ваших.
Эмма горестно улыбнулась. Княгиня не заметила ее улыбки, примеривая брильянтовые серьги перед зеркалом.
— Вы и меня взманили гулять, — сказала она. — Мы едем обедать к соседям нашим В. В.
— Мне позволите вы остаться дома? — с беспокойством спросила Эмма.
— Думаю, что вам нужно теперь всего более спокойствие, а там будет толпа народа.
Княгиня расположилась на своем диване и посадила подле себя Эмму.
— Я знаю, милый друг, — сказала она, — что вам в тягость шум и большой свет. Вы любите уединение, тишину семейной жизни, домашнее счастие. Ах! кто бы не променял на это самой блестящей доли. Как грустно смотреть на людей, которых рождение и воспитание увлекают в свет! Как часто, смотря на вас, я думала даже о себе самой…
— Вам ли говорить это, княгиня!
— Почему ж не говорить мне? Я чувствую, что не рождена для большого света, и только звание и воспитание сделали его для меня сносным. Вы знаете моего мужа: мог ли он составить мое счастие?
Откровенность княгини изумила Эмму.
— И потом, потеря детей, болезнь одного, оставшегося мне сына!.. Я могла бы осчастливить человека с душою и сердцем, милый друг: я была бы готова отдать за это многое. Судьба лишила меня всех средств жертвовать чем-нибудь для людей, милых мне, а что может заменить наслаждение таким пожертвованием.
"Пожертвованием?" — думала Эмма в недоумении.
— Воображаю себе: какое небесное чувство должно наполнять душу, например, той девушки, которая для счастия своих ближних, своих родных решилась бы пожертвовать какою-нибудь безрассудною страстью; променять мимолетное наслаждение на прочное добро; заменить прихоть воображения постоянным наслаждением добродетели и тихой радости.
Эмма чувствовала лихорадочную дрожь по всему телу.
Княгиня не смотрела на Эмму, казалась задумчивою и, перебирая в руках золотую цепочку, на которой были дорогие часы ее, продолжала говорить:
— Мне надобно посоветоваться с вами о важном деле, милая Эмма. Посоветоваться; не советовать хочу я вам. Вы знаете, что я привыкла любить вас, как дочь.
"Дочь!" — Эмма вздрогнула при этом слове.
— Вы привязали меня к себе вашим милым сердцем, вашею душою, чистою и прекрасною. Вы, конечно, не заметили в доме моем никакой разницы против родственной любви ваших добрых родных; вы были мне подругою в моей скорби, и все, что могла я делать для вашего удовольствия, я делала…
Эмма подняла глаза. Взоры ее обратились на эстампы, расставленные над диваном, и остановились на одном большом превосходном эстампе. Тут изображен был Данте, изгнанник из отчизны, мрачный, угрюмый беглец. Он стоял в бедной одежде на первой ступеньке великолепного крыльца, ведущего в какой-то огромный дворец; страннический посох был в руке его; волосы его развевал ветер чужбины, и уста его только что не произносили слов, выгравированных внизу эстампа:
— Княгиня! скажите, к чему угодно вам говорить все это? Какое пожертвование от меня надобно? Что должна я сделать — для чьего бы то ни было спокойствия, счастия…
— Этого надеялась я от вас, милый друг, и потому заботилась устроить будущую судьбу вашу. Я знаю состояние ваших родных…
— Разве я требовала от вас чего-нибудь и когда-нибудь, княгиня?
— О боже мой! К тому ли говорю я это? Ваш дедушка стар; братцы ваши еще так малы; вы должны будете заботиться об их участи, но можете ли вы сделать это, вы, девушка, одинокая…
— Есть отец сирот, княгиня…
— Благочестивая мысль. Но мы живем не в век чудес, милый друг мой. Вам надобно избрать себе надежного покровителя… — Княгиня помолчала с минуту. — Вы знаете нашего почтенного знакомого, полковника Доброва? вы видели его раза три у нас в доме. Он предлагает вам свою руку.
"Великий боже! — думала Эмма. — Я была готова на все; но — я человек! Это слишком, творец, спаситель мой! Есть мера всему, есть предел всему, кроме твоего милосердия."
Полковник Добров был сорокалетний вдовец, богатый помещик…ской губернии. Потеряв первую жену свою, он отказался от службы и жил несколько лет в деревне, занимаясь воcпитанием своего маленького сына. Не знаю, наскучив ли уединением или по делам каким, он приехал в Москву и посетил князя летом в деревне. После того он приезжал еще раз, говоря, что решился провести зиму в Москве. В третий раз приехал он и долго говорил с Эммою о погоде, о немецкой литературе, о ее дедушке. Через неделю княгиня получила от него хорошо переписанное письмо, содержание которого мы теперь знаем.