ЭММА

Мне приходит в голову мысль спросить ее настоящее имя. Этот вопрос почему-то неловок для меня, но я скромно спрашиваю:

– Ашшур – это ваше настоящее имя?

– Да, – кратко отвечает она.

– Удивительное, – продолжаю я эту тему, – даже скорее необыкновенное. Я знаю, что так звали бога в Вавилоне и, кажется, город в честь него.

– Бога? – переспрашивает Ашшур и заметно при этом нервничает. Потом сама отвечает на свой вопрос. – Так зовут богиню. Она женщина! Вечно эти историки все перевернут! Не знают толком ничего, а только предполагают.

Это было произнесено с таким акцентом, будто тема закрыта. И я не стала спрашивать, почему зовут, а не звали. И откуда у нее вообще такая информация.

Я разваливаюсь на диване, который уже почти родной для меня. Ашшур поудобнее устраивается на кресле.

– Начинай отчитывать от десяти до одного, – слышу я знакомую команду. – А теперь вспомни самое счастливое время из своего детства!

И я не нахожу ничего лучше, как вспомнить себя в изоляторе реабилитационного центра для несовершеннолетних. Я наголо обритая, а за стеной Саша, рассказывающий о житии святых. Я пытаюсь отогнать эти воспоминания и представить себе травку, песочницу, карусели, что-то другое. Но Саша не выходит из моей головы.

– Не получается, – с трудом, как будто сквозь сон произношу я.

– Почему? Что ты видишь? – ответила Ашшур.

– Вижу несчастливое детство… – опять с трудом поворачивая язык, произношу я.

Глава 5

– Это ты решила, что оно несчастливое? Подсознание показывает воспоминания, которые тебе действительно дороги. Не пытайся переключаться, – с уверенностью отвечает Ашшур.

И, полностью ей доверившись, я погружаюсь в них. Я помню приезд в это место. У меня болит голова, медсестра говорит, что у меня температура и надо отправить в изолятор. Я тогда в очередной раз ушла из дома и пряталась по подвалам в домах, видимо, там простыла и подцепила вшей. Толстая воспитатель перебирала волосы и, найдя вшей, грубым голосом сказала, что придется обстричь. Меня сразу побрили налысо, и добрая молодая медсестра сочувствующе причитала, что нужно было сделать хотя бы каре. Я помню это чувство, когда меня обривали, с каждым волоском на пол падала моя жизненная сила. Покорно войдя в изолятор, я ощущала себя мертвой и безразличной ко всему. Мне даже уже плевать, что на окне решетка.

«Было бы у меня лезвие, я бы вскрылась, или повисла бы под потолком на веревке. Но раз этого нет, сдохну без воды, надо всего-то три дня!» – с этими мыслями я подошла к окну.

И произошло чудо! Я услышала молитву. Кто-то шепотом ее читал. А может, это не молитва и мне мерещится?! Нет, я отчетливо слышу: «Во имя Отца, и Сына и Святаго духа»! Это в соседней палате, возле окна. Я немного пробудилась от своей смертной хандры.

– Ты кто? – спросила я дерзко. Но ответа не последовало, а продолжалась молитва.

Только спустя несколько минут, как только голос закончил шептать и было произнесено «Аминь», мне ответили:

– Я Александр, – это был очень приятный мальчишеский голос.

– А что ты здесь делаешь? – с безразличием в голосе попыталась спросить я, хотя мне было очень интересно.

– Молюсь, – ответил он.

– А ты многословен! – отметила я с сарказмом. – И как, помогает?

– Конечно! С верой всегда легче жить! Вот только попробуй помолиться – и все печали уйдут! – откровенно ответил он с такой уверенностью и призывом в голосе, что я почти согласилась.

– Я не умею, – ответила я и резким движением закрыла окно.

– Это не трудно. Нужно говорить все, что у тебя на душе, и благодарить Бога! – не умолкал голос с соседнего окна.

– Что? – не выдержав крикнула я и снова открыла окно. – За что благодарить? За то, что меня бросила родная мать? За избиения отчима? За то, что я теперь уродливый бездомный марсианин? За что Бог мне это послал?

– Я не знаю, – ответил Саша с сожалением в голосе. – Но я слышал, что Он посылает испытания тем, кого любит. Знаешь, как я всегда говорю, когда мне плохо?

– Откуда я знаю? – с поддельным безразличием спросила я тогда.

– Господи, дай мне пережить то, что я не в силах изменить!

Как красиво сказано, подумала я тогда, и как глубоко. Мне нужны были эти слова. Но я не хотела больше это обсуждать и задала вопрос на другую тему:

– Ты тоже лысый, как марсианин? – спросила я.

– Хуже, – ответил мальчик. – У меня лицо фиолетового цвета.

– Что с тобой случилось? – чуть ли не закричала я от жалости, ведь побои на тот момент были моей больной темой.

– Я пострадал за веру! – ответил он с гордостью.