Читаем Эмма полностью

В аудитории номер такой-то в 17:00 состоится обсуждение книги для русскоговорящей аудитории, узнал я вечером по телефону от Шарля. Мы все приглашены, но я не смогу поехать, сказал Шарль, объяснив мне (хотя я успел уже и сам сообразить), что ему неудобно отпрашиваться со своей новой работы (он только недавно снова устроился) почти с половины дня по столь незначительному поводу. Мы договорились, что я заеду за Эммой. Поскольку рабочий день оказывался из-за раннего начала все равно скомканным, мы решили выехать пораньше и сначала немного прогуляться по городу, а потом и посмотреть саму ярмарку. Из-за того, что рабочий день еще был в разгаре, в подземной стоянке свободное место нашлось только на минус седьмом, предпоследнем уровне. Эмма смеялась, глядя, как тщательно просчитываю я ситуации парковки и выезда своих соседей по стоянке, чтобы минимизировать вероятность заполучить пару царапин или вмятину. Она сказала, что не замечала раньше во мне такой осторожности, припомнила помятую дверь и вывернутый бампер моей первой машины. Это не от «аккуратизма», возразил я. Просто, чем дольше живу, тем выше ценю красоту и бережнее к ней отношусь. Дополнительная смысловая нагрузка сказанного мною, очевидно, не утаилась от Эммы, она бросила на меня быстрый взгляд. Я много раз упоминал уже, что у Эммы «холодные» глаза, каждый ее прицельный взгляд — свалившаяся мне с крыши на голову полуметровая сосулька. Поскольку я люблю Эмму, удар не оглушает меня, наоборот, — вспышка, озарение — куда более подходящие слова. В эту секунду я словно становлюсь ею, и мне стоит труда скрыть от нее факт вторжения в ее мысли и ее внутренний мир, а кому это понравится?

Прогуливались мы недолго и молча, Эмма была замкнута и хмурилась. Но сама ярмарка развлекла ее, мы оба с удовольствием бродили из зала в зал среди блестящих обложек, остановились у итальянских стеллажей, там десятка полтора человек сидели на пластмассовых стульях, слушали пожилую женщину. Мы тоже задержались, на всех языках речь пожилых образованных людей звучит красиво и неспешно, мы слушали итальянскую книжную оперу. Книг на русском языке было относительно немного. Бросались в глаза приготовленные, но оставшиеся пустыми стеллажи, на них были развешаны гравюры, чтобы хоть как-то заполнить освещенное пространство. Здесь тоже готовились к встрече, на стуле лежала гитара. Я купил сборник переведенных на русский язык рассказов и пьес Ханоха Левина и двуязычный (иврит-русский) Танах. Он стоил очень дешево — продавали эти книги христианские миссионеры. Высокий американец спросил меня, чуть понизив голос, и поглядывая на листающую страницы Танаха Эмму, не желаю ли я приобрести Новый Завет. Я ответил, что он есть уже у меня на русском и легком английском (последний я взял в соборе в Канаде, там лежала стопка для посетителей), зачем мне перевод на иврит (с английского, наверно, в лучшем случае — с латинского или греческого).

Когда мы вошли в аудиторию, в которой должна была обсуждаться книга Оме, там еще никого почти не было, но только стол, микрофоны, Кока-Кола, тонкое сухое печенье и один участник предстоящей дискуссии, худой великан, представившийся художником Кузьмой, пожаловавшийся, что печенье тяжело грызется. Позже подошли еще две женщины, одна из которых говорила с балтийским акцентом, а высказывания другой были полны уверенного оптимизма по поводу избавления от тяжелого заболевания их с дамой с балтийским акцентом общей знакомой. Потом они стали обсуждать телепрограмму о привидениях, и дама без акцента посоветовала даме с балтийским акцентом оставить на ночь в раковине немытую посуду. Существует предвзятое мнение, будто приведения — непременно злодеи, сказала она, но если утром вы обнаружите, что посуда вымыта и блестит, еще с одним отвратительным предрассудком будет покончено. Она, конечно, шутила.

Мы с Эммой тоже взяли по печенью и забронировали за собой два соседних стула в предпоследнем ряду брошенными на них сумками, коричневой кожаной Эммы и гораздо большей моей, черной, матерчатой, с названием и эмблемой выставки, на которой мне ее подарили. Аудитория довольно быстро заполнилась, печенье и Кола перестали быть доступными, как полевые ромашки. Кто стоял рядом со столом, тот и пользовался, последним протиснулся к ним хорошо сложенный мускулистый татарин в бело-голубой спортивной майке. Когда явились Оме с племянником-полудауном, который уселся рядом с дядей в президиуме, взял его iPhone и приступил к знакомой нам с Эммой игре, имитирующей токарный станок, все расселись по местам и председатель, кстати, мой родственник, объявил о начале собрания.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айза
Айза

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота — проклятием.Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос.Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать.«Айза» — очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

Альберто Васкес-Фигероа

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века