Эмма

They added to their house, to their number of servants, to their expenses of every sort; and by this time were, in fortune and style of living, second only to the family at Hartfield.	Они сделали к дому пристройку, завели больше прислуги, больше стали тратить и ныне уступали в богатстве и роскоши только владельцам Хартфилда.
Their love of society, and their new dining-room, prepared every body for their keeping dinner-company; and a few parties, chiefly among the single men, had already taken place.	Зная их гостеприимство и видя новую их столовую, все ждали, что они будут давать званые обеды, каковые и были устроены уже несколько раз, по преимуществу для холостых мужчин.
The regular and best families Emma could hardly suppose they would presume to invite—neither Donwell, nor Hartfield, nor Randalls.	Исконные, лучшие фамилии они, полагала Эмма, приглашать не осмелятся — Донуэлл, Хартфилд, Рэндалс были для них недоступны.
Nothing should tempt her to go, if they did; and she regretted that her father's known habits would be giving her refusal less meaning than she could wish.	А если бы все-таки осмелились, то она бы к ним не поехала ни за что на свете — жаль только, что из-за домоседных привычек ее батюшки отказ ее лишился бы отчасти того смысла, который она желала ему придать.
The Coles were very respectable in their way, but they ought to be taught that it was not for them to arrange the terms on which the superior families would visit them.	Коулы были по-своему очень порядочные люди, однако их следовало научить кой-чему — не им было предлагать семейству, которое стоит выше их, условия, на которых оно может их посетить.
This lesson, she very much feared, they would receive only from herself; she had little hope of Mr. Knightley, none of Mr. Weston.	И преподать этот урок предстояло, подозревала она, не кому иному, как только ей, — на мистера Найтли она особых надежд не возлагала, на мистера Уэстона — и вовсе никаких.
But she had made up her mind how to meet this presumption so many weeks before it appeared, that when the insult came at last, it found her very differently affected.	К несчастью, она слишком уж заранее обдумала, как поставит Коулов на место, — прошло много недель, покуда ей представился случай сделать это, а тогда уже оскорбление было ею воспринято совсем иначе.
Donwell and Randalls had received their invitation, and none had come for her father and herself; and Mrs. Weston's accounting for it with "I suppose they will not take the liberty with you; they know you do not dine out," was not quite sufficient.	В Донуэлл пришло приглашение — пришло и в Рэндалс, но они с батюшкой такового не получили, и объяснения миссис Уэстон, что, «вероятно, они не отважились так много взять на себя в отношении вас, зная, что вы не бываете на обедах», было ей маловато.
She felt that she should like to have had the power of refusal; and afterwards, as the idea of the party to be assembled there, consisting precisely of those whose society was dearest to her, occurred again and again, she did not know that she might not have been tempted to accept.	Ее лишали желанной возможности ответить отказом, а после, вновь и вновь возвращаясь к раздумьям об этом вечере, на котором соберутся именно те, чьим обществом она дорожила более всего, она стала чувствовать, что и сама, быть может, не прочь была бы принять приглашение.
Harriet was to be there in the evening, and the Bateses.	Звана была Гарриет, званы Бейтсы.
They had been speaking of it as they walked about Highbury the day before, and Frank Churchill had most earnestly lamented her absence.	Об этом обеде шел разговор и вчера, во время прогулки по Хайбери, и Фрэнк Черчилл искренне сокрушался, что ее не будет.
Might not the evening end in a dance? had been a question of his.	Он полюбопытствовал, не завершится ли вечер танцами.
The bare possibility of it acted as a farther irritation on her spirits; and her being left in solitary grandeur, even supposing the omission to be intended as a compliment, was but poor comfort.	От одной этой мысли она еще более омрачилась духом; остаться в гордом одиночестве — даже при самом лестном для себя истолковании того, что ее не пригласили, — было не слишком утешительно.