Первым его порывом было громко протестовать, но он сдержал себя. В конце концов, он не знал точно, где находится и что с ним случилось. Вполне вероятно, черт возьми, что его единокровный брат Макон настиг его.
Тяжело дыша, он попытался думать. Вспомнить. Постепенно начали вырисовываться события дня.
Он приехал в город на поезде, оставил лошадь в платной конюшне и искал, где бы выпить и промыть от сажи глотку. Он забрел в дыру под названием «Желтое чрево» отчасти потому, что это название вызвало у него улыбку, отчасти потому, что был чертовски грязен для «Звездной пыли», которая выглядела приличнее.
Он заказал виски и сел один за дальний столик, придерживаясь своей привычки всегда быть спиной к стене, чтобы никто не смог подкрасться сзади. Этот урок Стивен получил во время войны, и с тех пор он не раз оказывался полезным.
Стивен не успел сделать и нескольких глотков — он вспомнил легкую досаду, поняв, что стакан холодного лимонада был бы вкуснее, — когда через заднюю дверь ввалился пьяный, распевая во все горло. Никто не обратил на него особого внимания, включая и Стивена.
Только когда малый влез на столик и начал петь поздравление с днем рождения, Стивен заметил его. Старый чудак держал в руке динамитную шашку.
— Это мой день рождения, — объявил он притихшим гулякам. Потом он чиркнул спичкой о подошву и зажег короткий запал динамита. Когда к нему бросились, он продолжал петь и тщетно пытался задуть горящий запал, словно свечку на пироге.
Одному из мужчин удалось вырвать у него динамит и отшвырнуть, но Стивен не помнил больше ничего, кроме оглушительного взрыва, боли и слепящей тьмы.
Теперь ему предстояло узнать, где он. Он приподнял голову с мягкой подушки, приятно пахнущей крахмалом и свежестью.
— Эй! Есть здесь кто-нибудь? Кто-нибудь!
Никто не ответил на его зов. Может быть, это гостиница, а не дом. Стивен попытался перекатиться на бок, чтобы получше рассмотреть, но боль была слишком сильна. Она снова вжала его в постель.
Он старался не потерять сознание, когда дверь отворилась и в комнату вошел незнакомец. Стивен направил бы на него свой кольт, если бы он был, но его рука только шлепнула по бедру.
— Успокойся, сынок, — проговорил старик, и Стивен наконец заметил у него в руках потрепанный докторский саквояж. — Я пришел помочь тебе.
— Где мой сорок пятый? — прохрипел Стивен. Доктор пожал плечами.
— Там, где Хлоя держит оружие, я полагаю, — ответил он. Это был пожилой джентльмен с брюшком и лысеющей макушкой. Очки в золотой оправе сползли на кончик носа. — Здесь тебе не понадобится оружие. Как тебя зовут, мальчик?
Стивен попытался придумать себе другое имя, но понял, что не может. Его мозг превратился в замерзший навоз.
— Стивен Фэрфакс, — признался он. — Но я не мальчик, черт возьми. Я воевал на войне, так же как, возможно, и вы.
Его сердитый ответ вызвал улыбку у доктора, который ставил свой саквояж на стол рядом с кроватью Стивена.
— Меня зовут доктор Ваверли, — заметил он, — но ты можешь называть меня Док. Очень больно?
Стивен взглянул на него.
— Черт, нет, проклятый янки, я никогда не чувствовал себя лучше!
Док рассмеялся.
— Не трать на меня свои вопли, Джонни. Война уже давно окончена. — Он наполнял шприц, держась поближе к свету от занавешенного окна. — Что привело тебя в Витнивилл?
— Я просто ехал мимо, — неохотно ответил Стивен. — И держите этот шприц подальше от меня.
Доктор снова улыбнулся.
— Прости, мятежник. Только уж так получилось, что командую здесь я. К счастью для тебя, я на твоей стороне.
Рубашка Стивена была разорвана на груди, так что доктор легко нашел место на плече, протер его спиртом и сделал укол. Боль не позволила раненому протестовать.
— Просто немного морфия, — сказал доктор Ваверли. — Нам придется переворачивать тебя и перевязывать ребра, не говоря уже о том, что надо наложить несколько швов. Поверь, при этом лучше спать.
Стивен уже проваливался в темноту. Сопротивляться лекарству было бесполезно.
Однако он чувствовал, как его ворочают, иногда его пронзала резкая боль. Потом он внезапно очутился в Фэрхевене, доме своего отца около Нового Орлеана, и он снова был мальчиком.
Он и маман сидели в коляске, восхищаясь белым домом, похожим на дворец. Там были дорожки, выложенные кирпичом, и просторные лужайки, и ему был виден фонтан, рассыпающий алмазный дождь на фоне яркого голубого неба.
— Когда-нибудь ты будешь здесь жить по праву, — печально сказала маман со своим мелодичным французским акцентом. — Ты тоже будешь Фэрфаксом, больше не будешь называть себя Дюпре.
Сидя рядом с матерью, Стивен впервые в жизни познал настоящий голод. И это не был голод, который можно было бы утолить вкусной едой. Это была духовная жажда, подобная той, которая возникает при заглядывании в рай от границ ада.