ЭмоБой

В Эмомире резко и неожиданно наступил день. Наступил ярким розовым светом-сапогом на пыльную улицу, разогнав туман по щелям щербатой кладки мостовой. Клоун, а за ним и Эгор выбежали на огромную, залитую солнечными лучами площадь и остановились, жмурясь и тяжело дыша. Солнце в Эмомире было розовое, доброе и теплое, как материнская грудь. Эгор почувствовал себя счастливым младенцем, согретым и убаюканным его теплом, расслабился и забыл, зачем он погнался за вредным толстым вуайеристом. Клоун, стоявший метрах в десяти от юноши, так же глупо улыбаясь, щурился на солнце. Яркие синие птички неожиданной радости осуществились и запели над головой Эгора. «Надо же, как мало иногда нужно для счастья. Всего лишь чтобы вышло солнце», — подумал Эгор и моментально осознал всю нелепость своей мысли. Он мертв, помещен в отвратительное тельце в безумном мире, стоит и радостно любуется своим единственным глазом на розовый блин в небесах.

Но слезы жалости к себе не успели навернуться на его плачелюбивое око. Потому что солнце исчезло так же неожиданно, как появилось. На площадь пала гигантская мрачная тень. В одну секунду Эгор успел разглядеть все вокруг. Площадь была выложена потрескавшимся розовым кирпичом, в центре ее красовалась пятиконечная звезда, в самой серединке которой спиной к Эгору стоял памятник. Тень, закрывшая солнце, сгустилась, и Эгор почувствовал липкий тошнотворный приступ страха, тут же скативший с него пяток холодных змей. Ноги подкосились, колени задрожали. Клоун из красного стал бледно-розовым, а потом и вовсе побелел. Выпучив глаза, молча, дрожащей рукой он показывал вверх, за Эгорову голову, на хозяина исполинской тени. Затем Тик-Так буквально сжался в комочек не больше спичечного коробка и забился в щель площадной кладки. Эгор почувствовал спиной ледяной мертвенный холод, обогатил Эмомир стадом мурашек и дюжиной змей, втянул голову в худые плечи и медленно повернулся.

Через крыши домов, вдруг показавшихся Эгору игрушечными, переползало огромное отвратительное существо. Оно было настолько мерзким, что Эгора вырвало бы, если б имелось чем. Фантомное сердце бешено заколотилось, тело забило противной неудержимой дрожью, мелькнула мысль: «Хорошо, хоть обделаться не получится». Ее сменила другая: «Ну вот и все». Затем голова опустела и завибрировала, как хороший барабан. Нечто медленно, но неотвратимо спускалось с крыш домов, бесшумно и слаженно работая миллионами волосатых щупальцев-ножек. Его можно было бы назвать насекомым, если бы существовали насекомые размером с трехэтажный особняк. Эдакий клещ-трилобит в черном, поросшем влажными дрожащими волосками панцире снизу демонстрировал розовый студнеобразный трясущийся живот, сплошь покрытый перманентно шевелящимися волосатыми щупальцами с многочисленными ротообразными присосками. Но самое страшное располагалось у чудовища спереди и снизу: сплющенная, дебелая, с отвисшими жирными щеками жирная голова размером с приличный автобус, увитая волосами-змеями, спутанными и кусающими друг друга. Три пары гипнотических красных глаз-блюдец, без век и ресниц, уставились на Эгора, пробирая его страхом до мозга костей. Бездной алела зубастая пасть с выдвинутой далеко вниз нижней челюстью — именно туда устремился взгляд Эгора. Он смотрел в эту жадную пещеру, видел закипающую в ней слюну, капающую на площадь, и ощущал всю неотвратимость своего последующего попадания в нее. По бокам от головы чудища, словно плети, безвольно висели белые щупальца-руки, заканчивающиеся длинными ладонями с синюшными покойницкими пальцами. Эгор не мог отвести взгляда от приближающихся глаз-плошек. Ноги его налились стопудовым свинцом.