Эмоциональный интеллект. Почему он может значить больше, чем IQ

К счастью, для большинства из нас трагические моменты, когда на сцену выходят воспоминания, связанные с эмоциональной травмой, случаются крайне редко. Однако та же самая система, которая столь мощно отпечатывает в памяти неприятные эпизоды, по-видимому, работает и в более спокойные периоды жизни. Чем более ординарными бывают страдания в детстве, к примеру, когда к ребенку постоянно относятся с пренебрежением и он лишен внимания и заботы родителей, тем больнее осознаются собственная ненужность, утраты или социальное неприятие. Возможно, они так никогда и не достигнут настолько высокого уровня эмоционального воздействия, чтобы вызвать психическую травму. Хотя, конечно, эти факторы оставляют отпечаток на эмоциональном мозге, становясь впоследствии причиной разного рода искаженных представлений – с приступами ярости и рыданий – в интимных отношениях. И поскольку можно вылечиться от расстройства вследствие посттравматического стресса, значит, есть способ устранить и менее глубокие рубцы от пережитых эмоций в душах каждого из нас. Такова задача психотерапии. Кстати сказать, эмоциональный интеллект вступает в действие как раз тогда, когда человека обучают справляться с заученными реакциями.

С учетом динамической связи между миндалевидным телом и предлобными зонами коры головного мозга можно построить нейроанатомическую модель процесса, раскрывающую, каким образом психотерапия видоизменяет глубоко укоренившиеся неадекватные шаблоны эмоциональных реакций. Как считает Жозеф Леду, невролог, первым определивший роль миндалевидного тела как мгновенного «запускателя» вспышек эмоций, «стоит только вашей эмоциональной системе что-то заучить, как создается впечатление, что от этого уже никогда не избавиться. Так вот, психотерапия и призвана научить вас управлять этим. Она учит ваш неокортекс притормаживать миндалевидное тело. Побуждение к действию подавляется, а основная эмоция, возникающая в связи с ним, остается смирной».

Однако, принимая во внимание структуру головного мозга, обеспечивающую возможность эмоционального переучивания, следует отметить: даже после успешного лечения методами психотерапии кое-что все-таки сохраняется. Остаточная реакция – некий рудимент исходной чувствительности или страха, лежащих в основе модели эмоциональной реакции, вызывающей сильное беспокойство. Предлобный участок коры головного мозга способен облагородить или сдержать побуждение миндалевидного тела разбушеваться, но не может заставить его не реагировать вообще. Следовательно, раз уж мы не в состоянии решить, когда нам испытать взрыв эмоций, то мы, по крайней мере, можем проконтролировать, как долго ему продолжаться. Умение быстрее приходить в себя после таких взрывов, несомненно, послужит отличным показателем эмоциональной зрелости.

По-видимому, за курс психотерапии меняются главным образом первые отклики людей на эмоциональную реакцию. Однако тенденция к запуску реакции вообще полностью не исчезает. Это подтверждают результаты ряда исследований психотерапевтического лечения, проведенных Лестером Люборским и его коллегами в Университете штата Пенсильвания. Они проанализировали основные конфликты во взаимоотношениях, которые заставляли многих пациентов обращаться к психотерапии. Среди них были такие вопросы, как сильнейшее желание получить признание или установить близкие отношения, или страх оказаться неудачником, или ужас перед возможной зависимостью. Когда эти желания и страхи активизировались в отношениях врача и пациента, возникали конфликты, всегда направленные против врачей. Ученые подвергли тщательному анализу типичные ответные реакции пациентов в подобных ситуациях (например, предъявление слишком высоких требований). Отрицательная реакция проявляется в виде гнева или холодности, или ухода в самооборону из-за ожидаемого проявления пренебрежения, оставляющего человека разозленным воображаемым отпором. Во время таких неудачных контактов пациенты, вполне понятно, ощущали, что их затопляют выводящие из душевного равновесия чувства – беспомощность и печаль, обида и гнев, напряженность и страх, вина и самопорицание и так далее. Какова бы ни была характерная манера поведения пациента, она, по-видимому, проявлялась почти во всех важных для него отношениях с супругой (супругом) или любовницей (любовником), ребенком или родителем, с равными ему по положению сотрудниками и боссом на работе.