Ключевое положение потребностей среди любых проявлений человеческой психики — мышления, воли, чувств — непреложно вытекает из информационной теории эмоций. Вот почему, по нашему убеждению, «проблема потребностей и мотивов становится центральной проблемой психофизиологии, а может быть, и всей психологии наших дней… Успехи общей нейрофизиологии головного мозга все отчетливее показывают, что ни физиология сенсорных систем, ни эффекторное оформление реакций не могут быть поняты без учета мотивирующего компонента… Еще большую остроту и актуальность эта проблема приобретает в сфере психофизиологии и психологии человека. Стало совершенно очевидным, что между социально-экономическими факторами и личностью имеется слой закономерностей, которые определяют многие моменты воспитания и социального поведения человека» [Симонов, 1970, с. 25]. Естественно, что мы с большим удовлетворением восприняли вывод, к которому пришел Б. Ф. Ломов, анализируя соотношение социального и биологического как методологическую проблему психологии: «Если проследить тенденции развития современной психологии, то нетрудно увидеть, что ее логическим центром все более и более становятся проблемы мотивации… Потребности относятся к категории интегральных свойств человека, они как бы “пронизывают” всю систему психического, все уровни психики, охватывая и биологические, и психологические, и социальные его характеристики… Монистический принцип в понимании человека должен быть последовательно реализован в изучении всей системы человеческих потребностей — и материальных, и духовных» [Ломов, 1976, с. 93].
Признавая ключевую роль потребностей в поведении человека, мы вместе с тем не располагаем сколько-нибудь обоснованной и общепринятой их классификацией. С другой стороны, до сих пор продолжается дискуссия относительно того общего, изначального, что реализуется в многообразии частных потребностей. Большинство авторов по- прежнему считают таким общим принципом — выживание, сохранение в самом широком смысле, будь то сохранение особи, потомства, вида, группы, цивилизации, ее культурных накоплений и т. п. Этот принцип приобрел поистине глобальное значение в системе представлений Б. Ф. Скиннера [Skinner, 1971]. Выживание, — утверждает Скиннер, — это единственная ценность, в соответствии с которой в конечном счете будут судить о цивилизации, и любая практика, обосновывающая выживание, обладает этой ценностью уже по своему определению.
«Конечной
Даже в отношении живых существ на дочеловеческих этапах эволюции нам трудно согласиться с мнением Б. Ф. Ломова и В. Б. Швыркова о выживании как конечной цели любого поведения. «Теория функциональной системы, — пишут эти авторы, — прямо связана с эволюционным учением. Основной результат, который в конечном счете достигают биологические системы, — это выживание. Поэтому поведение биологических систем оказывается целенаправленным, причем любое поведение осуществляется для достижения того или иного полезного приспособительного результата, способствующего в конечном счете выживанию» [Ломов, Швырков, 1978, с. 4]. Согласно К. В. Судакову, «высшие мотивации возникают на основе механизмов низших биологических мотиваций… именно на основе пищевой потребности и ее удовлетворения у человека по существу строятся все (?!) формы целенаправленной деятельности» [Судаков, 1971, с. 272–276]. Насколько же проницательнее был Ф. М. Достоевский, утверждавший, что «без твердого представления себе, для чего ему жить, человек не согласится жить и скорей истребит себя, чем останется на земле, хотя бы кругом его все были хлебы». Врачи-психоневрологи знают, что именно утрата смысла своего существования («для чего жить?») подчас является причиной самоубийства в состоянии депрессии на фоне полного материального благополучия.