Эмпат

И теперь поняла наверняка: это то единственное сокровище Аньи, которое могло ей во многом помочь. У нее есть дар, и он важен другим, а то, что важно и нужно другим – ценность. То, что помогает людям – ценность. То, что продлевает жизнь – ценность вдвойне, а то и втройне. Никогда бы такого про себя не подумала, но Анья – ценность. Это без Силы она здесь никто, тут же потерялась в лабиринте серых стен. Тогда как дар – счастливый билет: билет в свободную жизнь. Да, напрямую дверь камеры он не скроет, от глаз охраны ее скроет, однако она могла обменять свою помощь – свою очень нужную, жизненно-важную помощь, – на помощь ей самой.

Из напряженных, тягостных дум Анью вывел неожиданный шум: шум открывающейся двери. Анья с удивление взглянула на прибывших и увидела доктора Эскола. С идеально-прямой осанкой, в идеально-белом халате, он прошел в угрюмую камеру, осветив ее доброй улыбкой.

– Анья, как ваши дела?

Пару раз моргнув, Анья спустила ноги на пол.

– Превосходно.

– Прекрасно!

Доктор Эскола подошел к столу и положил на него рабочую сумку.

– Ну, что? Начнем осмотр?

Анья заторможенно кивнула. Она, конечно, помнила, что доктор Эскола обещал ей вчера прийти, только не придала словам значения. Он, медсестра, санитарка – какая разница, кто перевяжет бинты? Однако, увидев его сейчас, Анья поймала себя на том, что рада: искренне рада видеть мужчину.

Походя взглянув на обшарпанные стены, доктор Эскола сосредоточился на ней.

– Как тут наше лицо? – Он поглядел на обработанные раны, однако внимание заострять не стал: велел ложиться на кровать.

– Мне нужно сменить повязки на животе и осмотреть ваше бедро.

Анья молча подчинялась, выполняя все то, что он говорил. Смущения Анья не испытывала: не испытывала теперь, уже побывав под лучами карих глаз. К тому же доктор был очень дружелюбным. Обрабатывая раны и накладывая бинты, он постоянно ее утешал: «Тише, тише», «Все хорошо», «Осталось потерпеть совсем немного», словно видел в Анье ребенка, который, непременно, захочет взбрыкнуть.

– Я видела доктора Бергмана, – зачем-то сказал мужчине Анья, когда он вернулся к синякам на лице: смазывал их пахучей мазью, в то время как Анья сидела перед ним.

– Правда? – ни то из вежливости, ни то действительно из интереса спросил мужчина.

– Да. Доктор Бергман нынче охранник.

– Да ну?

– Его понизили.

– И кто же его понизил?

– Рейнард Либлик, конечно. Кто же еще. Доктор Бергман ему не нравился. Ему психотерапевты не нравятся в целом. Каждого, кто был у него, он унижал по-своему. Они все от него отказывались, поскольку он всех заставлял страдать. Я говорила, что Рейнард Либлик социопат? С доктором Бергманом он расквитался так.

– Сделав охранником?

– Да.

– Как интересно. Вы с ним говорили? С доктором Бергманом? Он узнал вас?

– Не говорила, – огорчилась Анья. – Я не в том положении… – и тут поняла: – Но с ним можете поговорить вы! – загорелась идеей, что даже доктор от нее отшатнулся. – Да, поговорите с ним вы! Спросите, помнит ли он, кем раньше был! Может, он так же, как и я, чувствует неладное, понимает, что что-то не так, но не может ничего поделать.

Мужчина не проникся задумкой.

– Вы хотите, чтобы с «доктором Бергманом» поговорил я? – Доктор Эскола оказался скептиком.

– Конечно! Я же не могу. А вы можете. Он дежурил у корпуса D. Брюнет плотного телосложения. У него еще усы. Вам же ничего не стоит. Наверняка вы каждый день там проходите.

Как полагала, оказать ей первую помощь доктора Эскола позвали неспроста: скорее всего, он находился поблизости. Вполне возможно, что рядом с душевыми располагается его кабинет.

Прочистив горло, доктор поднялся на ноги.

– Я посмотрю, что можно сделать.

Он прошел к мешковатой сумке и вернул туда мази и бинты.

– В следующий раз приглашу вас к себе. Как-то я не учел местных условий. Здесь не комфортабельно, нет сподручных средств.

– А будет следующий раз?

– Конечно. Своих больных я на полпути к выздоровлению не бросаю. Будем видеться, пока не заживет последняя ссадина.

С последней ссадиной он, конечно, перегнул, но смысл ясен: будет выполнять работу медсестры до последнего.

Доктор Эскола ушел. Анья проводила его глазами и, надеясь на исполнение неожиданной просьбы, продолжила познавать себя. Анья села в позу лотоса и стала «ловить волну» – так она теперь называла усилия по обнаружению Силы. Ей не хотелось верить, что Сила ушла безвозвратно. Возможно, она только спряталась, притаилась, залегла на дно, желая восстановиться и восстановить саму Анью. В любом случае непознанный дар являлся единственным козырем Аньи, который она упустила, потеряла, растратила по причине своего невежества. Анья выбросила в море сердце, не понимая его назначения, не разглядев неоспоримых достоинств. Глупо? Глупо. Сердце являлось источником жизни.