Empire of Liberty: A History of the Early Republic, 1789-1815

К 1787 году Адамс потерял уверенность в том, что во времена Независимости американский народ сможет превратиться в доброжелательный и добродетельный. Американцы, заключил он, "никогда не заслуживали характера очень возвышенной добродетели", и было глупо "ожидать, что они должны стать намного лучше".11 Жизнь повсюду была борьбой за превосходство. В этой борьбе лишь немногие достигали вершины, и, оказавшись там, эти аристократы, которые редко были самыми талантливыми или добродетельными, стремились лишь упрочить и возвеличить свое положение, угнетая тех, кто был ниже их. Те, кто находился внизу общества, движимые самыми честолюбивыми побуждениями, в свою очередь стремились лишь разрушить и заменить тех немногих аристократических социальных лидеров, которых они ненавидели и которым завидовали.

Отсюда, говорил Адамс, возникло неизбежное социальное разделение между немногими и многими, между джентльменами и простолюдинами, между "богатыми и бедными, трудолюбивыми и праздными, учеными и невеждами", между теми, кто достиг превосходства, и теми, кто стремился к нему. Основанное на иррациональных страстях людей, это разделение не могло быть ни стабильным, ни безопасным. Эта борьба за превосходство существовала везде, даже в эгалитарной, республиканской Америке. Действительно, утверждал Адамс, почти за полвека до того, как Токвиль сделал такое же проницательное наблюдение, американцами в большей степени, чем другими народами, движет страсть к различиям, желание отличить себя друг от друга. В республиканском обществе, преданном равенству, "не может быть никакой субординации". Человек видит, что у его соседа, "которого он считает равным себе", лучше пальто, дом или лошадь. "Он не может этого вынести; он должен и будет находиться на одном уровне с ним". Америка, заключил Адамс, стала "более скупой, чем любая другая нация".12

Политическим решением Адамса в этой непрекращающейся борьбе за место и престиж было смешанное или сбалансированное правительство. Образование, религия, суеверия, клятвы - ни одно из этих средств не могло контролировать человеческие аппетиты и страсти. "Ничто, - говорил он Джефферсону в 1787 году, - кроме силы, власти и мощи, не может их обуздать". Ничто, "кроме трех различных орденов людей, связанных своими интересами, чтобы следить друг за другом и стоять на страже законов", не могло поддерживать социальный мир.13

По словам Адамса, разработчики конституции должны выделить в законодательном органе отдельные палаты для верхушки и низов общества, для аристократии и демократии. Они должны разделить и уравновесить два враждующих социальных элемента в двухпалатном законодательном органе и создать независимую исполнительную власть, которая участвовала бы в законотворчестве и выступала посредником в основной социальной борьбе между немногими и многими.

Хотя идея Адамса о смешанном или сбалансированном правительстве напоминала традиционную теорию, восходящую к древним грекам, он придал ей новый поворот. В 1776 году большинство американцев, как и большинство английских вигов XVIII века, полагали, что основная борьба в английской истории всегда велась между короной и народом, между королем и палатой общин, между королевскими губернаторами и колониальными ассамблеями. В этом извечном конфликте аристократия, заседающая в палате лордов, и различные колониальные советы играли роль посредников или балансиров в знаменитой смешанной английской конституции и в каждом из ее миниатюрных колониальных аналогов. Теперь, в 1780-х годах, Адамс, как и некоторые другие американцы и особенно швейцарский автор английской конституции Жан Луи де Лольм, переосмыслил основную борьбу и превратил ее в борьбу между простыми людьми и аристократией, между простолюдинами и дворянами, а также между нижней и верхней палатами двухпалатного законодательного органа. В этом новом социальном конфликте исполнительная власть, монархический элемент смешанной конституции, стала балансиром или посредником. В представлении Адамса правительство - это набор из двух весов, которые держит третья рука, исполнительная.14

Обладая правом вето на все законодательные акты, подобным тому, которым теоретически обладал британский монарх, исполнительная власть могла бросить свой вес против неразумных и деспотичных мер любой из ветвей законодательной власти, особенно против узурпаций аристократии, разделенной в верхней палате. "Если из истории всех веков и можно извлечь какую-то истину, - утверждал Адамс в своей "Защите", - так это то, что права и свободы народа и демократическая смесь в конституции никогда не могут быть сохранены без сильной исполнительной власти".15