Поскольку политика еще не считалась профессией, предполагалось, что политический чиновник, послужив обществу, захочет вернуться к частной жизни; и этот классический идеал сохранил свою силу. Слава Вашингтона как современного Цинцинната в 1780-х годах возникла благодаря его желанию сдать меч и вернуться в Маунт-Вернон. В Древнем Риме, по словам Джеймса Уилсона, магистраты и армейские офицеры всегда были джентльменами-фермерами, всегда готовыми уйти "с возвышения должности" и вновь заняться "с довольством и удовольствием мирными трудами сельской и независимой жизни". Позирование Джона Дикинсона в 1767 году как "фермера из Пенсильвании" непонятно иначе, как в рамках этой классической традиции. На самом деле Дикинсон был богатым и занятым филадельфийским адвокатом, но ему нужно было заверить своих читателей в том, что он свободен от рыночных интересов, сообщив им в самом начале, что он фермер, "довольный" и "не потревоженный мирскими надеждами или страхами".53
Предполагалось, что у тех, кто питал мирские надежды и страхи, особенно у мужчин, которые, по словам Меланктона Смита, "были вынуждены проводить время в своих занятиях", было так много непреодолимых частных интересов, что они были неспособны содействовать общественным интересам. Видные купцы, занимавшиеся международной торговлей, приносили в общество богатство и были, таким образом, ценными членами общества; но их статус независимых джентльменов всегда был омрачен их стремлением, как однажды выразился выдающийся массачусетский министр Чарльз Чонси, "служить своим частным отдельным интересам".54 Богатые купцы, такие как Джон Хэнкок и Генри Лоренс, желавшие играть роль в политике, знали об этом, и во время имперского кризиса оба отказались от своего меркантильного бизнеса и стремились облагородить себя. Хэнкок тратил щедро, покупал все мыслимые роскоши и покровительствовал всем. Он просадил состояние, унаследованное от дяди, но в процессе стал самой популярной и влиятельной фигурой в политике Массачусетса в последней четверти XVIII века. Лоренс слишком хорошо знал, с каким презрением относились к торговле в аристократической Южной Каролине, и в 1760-х годах он начал сворачивать свою купеческую деятельность. Во время революции он стал президентом Континентального конгресса и мог с насмешкой смотреть на всех тех купцов, которые все еще были заняты зарабатыванием денег. "Как трудно, - имел он наглость сказать в 1779 году, - богатому или жадному человеку проникнуть в царство патриотизма".55
Если успешные торговцы и механики, такие как Роджер Шерман из Коннектикута, хотели занять высокий политический пост, им приходилось отказываться от своих занятий. Только когда богатый Бенджамин Франклин в 1748 году отошел от своего печатного дела , "общественность", как он писал в своей Автобиографии, "теперь считая меня человеком досужим", ухватилась за него и привела его на все большее количество важных политических постов.56 Таким образом, досуг в классическом понимании ценился очень высоко. В самом деле, виргинские революционеры в 1776 году первоначально приняли в качестве девиза для печати штата Deus nobis haec otia fecit (Бог даровал нам этот досуг). Только в 1779 году, после того как Джефферсон и другие протестовали против того, что это не лучшее послание, которое можно излагать в разгар войны, девиз был заменен на Perseverando (Упорствуя).57
Наличие достаточного досуга оставалось важным для статуса дворянина даже на Севере, где было гораздо меньше рабов, чем на Юге. Представители ученых профессий обычно считались джентльменами, особенно если они получили свободное образование в колледже. Но были ли они беспристрастны и бескорыстны? Были ли они свободны от рыночных отношений? Достаточно ли у них свободного времени, чтобы добродетельно служить обществу? Филадельфийский юрист Джеймс Уилсон считал именно так. Так же считал и Александр Гамильтон. В "Федералисте" № 35 Гамильтон горячо доказывал, что, в отличие от торговцев, механиков и фермеров, "ученые профессии", под которыми он подразумевал в основном юристов, "действительно не формируют никаких особых интересов в обществе". Поэтому они "будут нейтрально относиться к соперничеству между различными отраслями промышленности" и, скорее всего, станут "беспристрастным арбитром" между различными интересами общества.58