Empire V. Бэтман Аполло

И это, конечно, были уже не руки — а два огромных черных крыла, взмахивающих и опадающих в пустоте.

Меня отбрасывали не их удары, а ветер, который они поднимали. Я знал, что если ветер оторвет меня от Софи (а она к этому времени превратилась во что-то огромное, как бы стену, поросшую черной звериной шерстью, в которую я вцепился), мне конец. Но ее лицо до сих пор было передо мной — и я мог попросить ее не убивать меня.

— Софи! Пожалуйста!

Она мстительно засмеялась. И тогда я понял — или, скорее, вспомнил, — что это не Софи.

Это была Гера.

Мои пальцы разжались, и очередной взмах черных крыльев отбросил меня в пространство. Но теперь я уже не боялся. Я знал, что сейчас произойдет. Ко мне постепенно возвращалась память.

Несколько секунд мне казалось, что я хаотично кувыркаюсь в пустоте. А потом я постепенно начал ощущать свое настоящее тело.

Я висел вниз головой, перекинув ноги через перекладину — как в хамлете. Но это был не хамлет. Это была…

Я окончательно все вспомнил за секунду до того, как открыл глаза. И эту долгую-долгую секунду я набухал невыносимым стыдом, зная, что открыть глаза все-таки придется.

Сейчас была уже не середина нулевых, когда я ездил учиться на ныряльщика. Стояло второе десятилетие двадцать первого века.

Это было мое служебное рандеву с Герой.

Очередное.

Где я опять ей изменил.

Правда, с ней же самой.

Я изменял ей на каждом нашем свидании. Иногда с Софи, которой на самом деле не видел уже несколько лет. Иногда с другими фантомами. Гера умела находить в моей памяти множество разных личин. Но моя встреча с Софи в замке Дракулы была ее любимым аттракционом.

Почти всегда она требовала, чтобы я отрекся от нее — и я это делал, иногда в шутку, а иногда всерьез. И каждый раз за этим моментом следовало пробуждение. И необходимость открыть глаза. Вот как сейчас.

Я открыл их.

Я висел в будуаре Великой Мыши — на серебряной перекладине, похожей на огромное стремя. Прямо передо мной, всего в метре, было лицо Геры — оно покачивалось в центре перламутровой раковины на длинной покрытой шерстью ножке. Ее глаза были закрыты, а на губах застыла мечтательная улыбка. Из угла ее рта к моему локтевому сгибу тянулась тонкая, как нить, серебристая трубка.

Я вытащил тончайшую иглу из своей руки.

— Гера, — хрипло прошептал я. — Я не хочу, чтобы каждый раз…

Она еле заметно качнула головой, приказывая мне молчать.

— Спасибо, милый. Было чудно. Каждый раз заряд бодрости на неделю. Без тебя я никогда не узнала бы, что у подлости есть такие глубины…

— Зачем ты постоянно это повторяешь? — спросил я. — Ну хорошо, накажи меня. Накажи как хочешь строго. Но только один раз.

— Наказать? Как же, интересно, тебя наказать?

Она задумалась.

— Есть вариант. Хочешь, посадим тебя в тюрьму?

— В каком смысле? — спросил я.

— В прямом.

— За что?

— А за стихи.

— Какие?

— Которые я у тебя в башке нарыла, Рам. Вот это, например…

Она растянула рот до ушей, выкатила глаза (что должно было, видимо, изображать меня) и писклявым голосом кастрата продекламировала:

— А счастье — вот: чего еще желать?
Под мягким психотропным веществом
В простом гробу с любимым существом
Лежать, молчать и ничего не ждать…

Мне хотелось только одного — провалиться под землю. Но я и без того находился под ней очень глубоко — вряд ли такое было возможно.

— Ты тут нормально так наговорил, — продолжала Гера. — Пропаганда наркотиков — раз. Пропаганда самоубийства — два. А если еще напомнить прокурору, что у тебя любимое существо — undead, тогда вместе с некрофилией сядешь лет на десять… Ты ведь русский человек — объяснять, что с твоей жопой на зоне будет, не надо?

— Это непорядочно, — сказал я тихо. — Заглядывать в чужие наброски. А под психотропным веществом я имею в виду баблос. Которого уже год не видел. Другие наркотики меня не интересуют.

— Вот на суде прокурору и скажешь… Ладно, не бойся, гаденыш. Шучу. Жду тебя следующий раз через…

Она глянула на одну из жидкокристаллических панелей, которыми были покрыты стены — туда, где мерцали календарные цифры с разноцветными пометками.

— В пятницу на той неделе. У меня окошко будет. Как раз снова соскучусь по твоему черному лживому сердцу. А сейчас пшел вон.

Ничего говорить в ответ не следовало.

Стараясь сохранять достоинство, я слез с перекладины на пол.

— Да, — сказала она, — чуть не забыла. Стихи у тебя полное говно.

Я поклонился и вышел.

За дверью стояли высшие вампиры — Энлиль Маратович, Мардук Семенович и Ваал Петрович. Я часто встречал их в этом тупичке у перламутровой двери. Они всегда старались попасть на прием к Великой Мыши сразу после ее свидания со мной — в надежде на благоприятный гормонально-нейротрансмиттерный фон, который я должен был обеспечивать.

— Ну? — спросил Мардук Семенович. — Как наша тьма?

— Добрая сегодня, — сказал я.

— Сколько раз плевала?

— Ни разу.

Мардук Семенович и Ваал Петрович переглянулись.

— Что, ни разу вообще?

Я отрицательно покачал головой.

— Я ж говорю, добрая. Реально добрая.

— «Милый» говорила?

— Да.