Empire V. Бэтман Аполло

— А такое сейчас везде в дорогих местах, - сказала Гера. - Какая-то эпидемия. И в "Подъеме Опущенца", и в "IBAN Tsarevitch". В "Марии-Антуанетте" на Тверском был?

— Нет.

— Гильотина у входа. А по залу ходит маркиз де Сад. Предлагает десерты.

В "Эхнатоне" был?

— Тоже нет, - ответил я, чувствуя себя каким-то деревенским Ванькой.

— Там вообще на полном серьезе говорят, что первыми в Москве ввели единобожие. А хозяин почему-то одет Озирисом. Или правильно сказать - раздет Озирисом.

— Озирисом? - переспросил я.

— Да. Хотя не очень понятно, какая связь. Зато четвертого ноября, в День Ивана Сусанина, он у них пять раз воскресал под Глинку. Специально кипарисы завезли и плакальщиц.

— Все национальную идею ищут, - сказал я.

— Ага, - согласилась Гера. - Мучительно нащупывают, и каждый раз в последний момент соскакивает. Больше всего, конечно, поражает эта эклектика.

— А чего поражаться, - сказал я. - Черная жидкость все дороже, вот культура и крепчает. Скажи, а этот Озирис, про которого ты говоришь, случайно не вампир?

— Конечно нет. Это не имя, а просто ролевая функция. Вампир не стал бы держать ресторан.

— А вампира по имени Озирис ты не знаешь?

Гера отрицательно покачала головой.

— Кто это?

Секунду я колебался, говорить или нет - и решил сказать.

— Мне его Иштар велела найти. Когда увидела, что меня интересуют вещи, про которые она ничего не знает.

— Например?

— Например, откуда мир взялся. Или что после смерти будет.

— Тебе правда это интересно? - спросила Гера.

— А тебе нет?

— Нет, - сказала Гера. - Это обычные тупые мужские вопросы. Стандартные фаллические проекции беспокойного и неразвитого ума. Что после смерти будет, я узнаю, когда умру. Зачем мне сейчас про это думать?

— Тоже верно, - согласился я миролюбиво. - Но раз уж сама Иштар Борисовна сказала, надо его найти.

— Спроси Энлиля.

— Озирис его брат, и они в ссоре. Энлиля спрашивать нельзя.

— Хорошо, - сказала Гера, - я узнаю. Если твой Озирис скажет что-нибудь интересное, расскажешь.

— Договорились.

Встав с места, я стал расхаживать по комнате - словно чтобы размять ноги. На самом деле они не затекли, просто я решил подобраться к Гере поближе и старался, чтобы мой маневр выглядел естественно.

Надо признаться, что эти как бы естественные перемещения по комнате перед активной фазой соблазнения всегда давались мне с усилием, которое почти обесценивало все последующее. В эти минуты я вел себя как сексуально озабоченный идиот (которым я, собственно говоря, и был). Но в этот раз я точно знал, что чувствует Гера, и собирался в полной мере воспользоваться подарком судьбы.

Дойдя в очередной раз до окна, я пошел назад к двери, на полпути остановился, повернул под углом девяносто градусов, сделал два чугунных шага в сторону Геры и сел с ней рядом.

— Ты чего? - спросила она.

— Это, - сказал я, - как в анекдоте. Сидит вампир на рельсе, подходит другой вампир и говорит - подвинься.

— А, - сказала Гера и чуть покраснела. - Верно, сидим на рельсах.

Она подтянула к себе еще одну подушку-рельс и поставила ее между нами.

Я понял, что пространственный маневр получился у меня неизящным. Надо было опять заводить разговор.

— Гера, - сказал я, - я знаешь что спросить хотел?

— Что? - спросила она, не поворачивая лица.

— Про язык. Ты его сейчас чувствуешь?

— В каком смысле?

— Ну, раньше, в первые месяц-полтора, я его все время чувствовал. Не только физически, а еще и всем… Мозгом, что ли. Или, извиняюсь за выражение, душой. А сейчас уже нет. Прошло. Вообще никаких ощущений не осталось. Я теперь такой же, как раньше.

— Это только кажется, - сказала Гера. - Мы не такие, как раньше. Просто наша память изменилась вместе с нами, и теперь нам кажется, что мы были такими всегда.

— Как такое может быть? - спросил я.

— Иегова же объяснял, - сказала она. - Мы помним не то, что было на самом деле. Память - это набор химических соединений. С ними могут происходить любые изменения, которые позволяют законы химии. Наешься кислоты - память тоже окислится, и так далее. А язык серьезно меняет нашу внутреннюю химию.

— Это как-то страшновато звучит, - сказал я.

— А чего бояться. Язык плохого нам не сделает. Он вообще минималист.

Это сначала, когда он в новую нору перелазит, он обустраивается, притирается, и так далее. Вот тогда колбасит. А потом привыкаем. Его ведь ничего не волнует, он спит все время, как медведь в берлоге. Он бессмертный, понимаешь? Просыпается только баблос хавать.

— А во время дегустации?

— Для этого ему не надо просыпаться. Что с нами происходит изо дня в день, ему вообще не интересно. Наша жизнь для него как сон. Он его, может быть, не всегда и замечает.

Я задумался. Такое описание вполне отвечало моим ощущениям.

— А ты баблос уже пробовала? - спросил я.

Гера отрицательно покачала головой.

— Нам вместе дадут.

— Когда?

— Не знаю. Насколько я поняла, это будет неожиданностью. Решает Иштар.

Даже Энлиль с Мардуком точно не знают, когда и что. Только примерно.

Каждый раз, когда я узнавал от Геры что-то новое, я испытывал легкий укол ревности.