Эмпириомонизм

И действительно, психология подростка в общем замечательно эклектична. В его душе с величайшей легкостью уживаются самые неоднородные, самые непримиримые между собою идеи и нормы. Семья с ее патриархальным строем и кровной связью внушает ему одни понятия, товарищеская среда, с ее «республиканскими» отношениями, окрашенными аристократизмом ума и силы, — совсем другие, обрывки наук создают зародыш третьих, и тоже разнородных понятий, и т. д. Одни и те же действия, имеющие характер, положим, «непокорности» и «своеволия», семья определяет как «грех» или нечто «неприличное», товарищеская среда — как проявления доблести и молодечества; в борьбе со школьными воспитателями эти действия оказываются рискованными и зачастую практически вредными актами самообороны или наступления; а в учебниках истории, даже насквозь одобренных, в высшей степени аналогичные деяния прославляются в некоторых случаях как героические. Естественно, что никакой единой и цельной точки зрения на жизнь у юного существа не может сложиться; а при большой силе положительного подбора психика весьма легко переходит от одного ряда ассоциаций к другому, от одной точки зрения к другой, не стесняясь их взаимным противоречием.

Подвергаясь жестоким репрессиям за свою «проделку» со стороны начальства, школьник с тоской думает: «Какую глупость я сделал»; и, размышляя о жизни, совершенно невольно начинает оценку всяких человеческих действий сводить к категориям «выгодно — не выгодно». Но вот его выпустили из карцера, товарищи выражают ему свой восторг и уважение, он горд и доволен: «Какой я молодец!» Предыдущие категории забыты, их сменяют новые: «славное — постыдное». Дома — родительские нотации, нежные увещания, упреки: «Какой я злой, гадкий мальчишка!» — на сцене уже категории «нравственно — безнравственно». Каждая точка зрения временно вытесняет другие, с ней, разумеется, несовместимые, и юный эклектик даже не ощущает потребности свести их к высшему единству.

Этот легкомысленный эклектизм настолько типичен для подростков, что когда мы встречаем уклонения от него, то получаем впечатление чего-то ненормального, неестественного. Бывают дети, которые кажутся нам «преждевременно зрелыми»: в их суждениях «слишком много» определенности и логики, в их действиях «слишком много» последовательности. Причины в громадном большинстве случаев одни и те же, очень простые и понятные, с нашей точки зрения. Не все дети так «счастливы», чтобы быть жизнерадостными эклектиками. Некоторым детям приходится слишком много страдать, вследствие ли болезненности или вследствие неблагоприятной внешней обстановки. Отрицательный подбор преобладает над положительным и приносит с собою, как мы уже не раз видели, преобладание монистической тенденции над эклектическою. К тому же и опыт таких детей бывает большею частью менее разносторонний, — в нем получает перевес одна какая-нибудь сторона его, например у детей, работающих на фабриках, та область переживаний, которая связана с обязательным трудом и материальными заботами. Таким образом, и действующие силы психического развития, и его материал гораздо менее благоприятны для выработки эклектического типа, — психике навязывается самой жизнью та преждевременная сравнительная цельность, которая производит на нас такое тяжелое впечатление. И оно не обманывает: в этой цельности нет ничего хорошего. Она неизбежно узка, потому что охватывает очень небольшой запас переживаний; а между тем как всякая вполне сложившаяся форма она препятствует выработке нового единства психики, которое соответствовало бы прогрессивно расширяющемуся опыту; в этом отношении неопределенность и незаконченность обычного эклектизма молодости гораздо целесообразнее для развития. Да и получается это узкое единство ценою больших ранних страданий, громадной растраты энергии в том периоде жизни, когда энергия должна накопляться. Тут условия для дальнейшего прогресса жизни сильно сужены, и путь к maximum'y жизни затруднен.