Эмпузион

Войничу пришлось отсидеть свое в приемной кабинета доктора, который еще не вернуся с обхода. Потому его пальцы потянулись к выложенным для пациентов иллюстрированным журналам, но глаза не обнаружили в них успокоения; они не могли сконцентрироваться на готических буквах. Но, к своему изумлению, Мечиславу удалось найти брошюрку по-польски, и взгляд чудесным образом успокоился и расслабился на предложениях родного языка:

В прусской Силезии, в четверти мили от границы с Чехией, в 11 милях к юго-востоку от Вроцлава, в длинной долине, тянущейся с востока на запад между Ризенгебирге и Адлергебирге в Вальденбургском повете над речкой Штейна располагается прелестная деревушка Гёрсбердоф, в течение нескольких десятилетий знаменитая как климатическая станция для больных грудными заболеваниями.

Высота Гёрберсдорфа составляет 570 метров над уровнем моря, в полосе, которую врачебное искусство называет "свободной от туберкулеза". Окружающие долину горы достигают 900 метров высоты. Они заслоняют деревню и ее лечебные заведения от ветров, которые приходят сюда значительно ослабленными; потому-то в Гёрберсдорфе царит тишина воздуха, как редко в какой из долин.

Дальше Войнич уже не читал, а только сложил брошюрку вдвое и сунул ее в карман. Теперь его внимание привлекла застекленная витрина, в которой стоял человеческий торс, выполненный из дерева – без головы, рук и ног, с вскрытыми грудной клеткой и животом, он представлял внутренние органы, выкрашенные в различные цвета. Войнич подошел к деревянному тельцу, чтобы приглядеться к легким. Те были гладкими и чистыми, отполированными, блестящими от лака. Походили на мясистые лепестки монструозного цветка или на грибы, что растут на коре деревьев. Сколь же чудесно соответствовали они размерам груди; как согласовывали свою воздушную природу с клеткой ребер. Войнич осматривал их тщательно, пытаясь заглянуть за остренький уголок, где легкие доходили до других, выкрашенных различными цветами скрученных органов. Тем не менее, не смотря ни на что, он был разочарован, возможно, ожидал чего-то нового, чего ранее не знал. Разгадки тайны. Почему он болен. А почему другие – нет.

Когда он возвратился на место, его охватило уже известное ему беспокойство, то самое раздражение, которое всегда завершается известной реакцией организма – потом. Придется раздеваться и выставлять свое тело взглядам чужого человека. И паника: как он укроет от доктора свой стыдливый недуг. Что нужно будет говорить, чтобы не затронуть всех тех щепетильных для себя проблем. Как избежать их? Подобное он тренировал уже столько раз.

Когда доктор вошел в приемную, он даже не глянул на него – прошелся по помещению быстрым шагом, за ним развевались полы белого халата. Дал рукой знак, чтобы пациент встал. Мечислав чуть ли не трусцой побежал за доктором в большой кабинет с громадным окном, заполненный застекленными витринами, различными медицинскими устройствами и странными креслами. И Войнича как-то не застало врасплох то, что возле письменного стола стояло, опираясь на него, ружье – большое, вовсе даже не охотничье, похоже, это даже был винчестер с замечательно отполированным прикладом. Врач, не оборачиваясь, приказал ему сесть, и таким образом Войнич почувствовал себя в безопасности, скрытый за письменныс столом, словно в окопе.

Он вручил доктору рекомендательное письмо от профессора Соколовского, но тот лишь мимолетно глянул на него, явно более заинтересованный сидящим перед ним телом. Молодой человек почувствовал себя не в своей тарелке, а причиной был взгляд, которым врач глядел на него. Как будто бы он не видел Мечислава Войнича, пациента из далекого Львова, но именно одно лишь тело, нечто предметное и механическое. Поначалу, без какого-либо стеснения, он оттянул нижнее веко Войнича, внимательно присматриваясь к цвету слизистых оболочек и к глазному яблоку. Потом провел взглядом от подбородка до виска, наконец попросил раздеться до половины критично поглядел на грудную клетку, потом стал давить на соски пациента.

- Незначительно увеличены, равно как и лимфатические узлы, - сказал он. – У вас всегда так?

- Вот уже несколько лет, - робко ответил Войнич.