Эмпузион

Узенькие ступеньки вели наверх, к входу на чердак. Их размеры казались буквально игрушечными, будто бы для детей, а сами двери, ведущие на чердак, были явно меньшего размера, чем остальные двери во всем доме, к тому же их небрежно покрасили темно-коричневой краской, из-под которой проступали слои других красок, словно бы двери были старыми-старыми, и их неоднократно красили. Войнич оглядывался по сторонам, прислушался, никто ли не идет, затем полностью преодолел лестницу и схватился за дверную ручку. Пришлось ее сильно толкать, потому что было видно, что дверь давно никто не открывал. Между полом и дверью собралась полоска пыли, в которой были видны останки мертвых насекомых, какие-то волосы, растертые листья. Когда Мечислав, склонившись, прошел на чердак, пришлось на миг задержать воздух в легких, поскольку здесь царил очень интенсивный запах земли и гнилой древесины, а еще – плесени. Он ожидал холода, но – вовсе даже наоборот – на него повеяло сырым теплом. Весь пол был покрыт хвоей и купками мха, который частично порастал и стены, а более всего – и деревянную обшивку крыши. Маленькие окошечки были затянуты чем-то серым, возможно, то была очень старая паутина. Войнич сделал несколько шагов вперед, но у него возникло странное ощущение, будто бы ступни проваливаются в иголки, поэтому, испугавшись, он отступил на порог. В самом углу чердака, стоял каких-то приличных размеров предмет мебели. Войнич распознал в нем комод, прикрытый буйной порослью мха, длинные стебельки которого, законченные шариком со спорами, свисали вниз, будто какая-то странная бижутерия.

Мечислав присел, затем опустился на колени, чтобы, опираясь на руки, приблизиться таким образом к комоду – таким образом он распределял свой вес более равномерно, чтобы не проваливаться в иголки – и внезапно почувствовал под ладонью нечто скользкое и холодное. Будто ошпаренный он попытался вернуться к порогу, но тут заметил, что наткнулся на колонию маслят; грибы росли совершено смело, а их золотисто-медовый цвет почти что светился в полумраке. После пары секунд совершеннейшего изумления он, инстинктивно, начал их собирать, только некуда было поместить все это грибное изобилие. Войнич решил пожертвовать носовым платком, но быстро оказалось, что того недостаточно. Вид грибов столкнул чувство опасности куда-то на периферию. Он снял рубашку и вот так, полуголый, пробирался в глубину чердака, собирая золотые маслята, а его груди касались упругие спорофоры мхов. Воздух здесь был сырым и душным. Он и не заметил, что из его горла исходит тихое, хрипящее дыхание, которое с каждым мгновением все больше делается похожим на воркование, прекрасно знакомое, только теперь уже не раздражающее, а приятное для уха, собственное, домашнее, словно знакомый голос матери. Рубаха уже была наполнена грибами, и Войничу пришлось отступить из этого сезама. Трудно было двигаться на корточках назад, и при этом ему было известно, что в мясистой хвое прячется еще множество маленьких золотых головок. "Нужно оставить их на потом, я еще вернусь сюда", - обещал Войнич сам себе в громадном возбуждении, которое делало его по-настоящему счастливым. Как же жалко было отсюда уходить! И вновь его горло издало тот самый звук: груху-грао, это звучало, будто бы Мечислав жаловался, грао-груху: словно бы кого-то призывал. Краем глаза он заметил какое-то ничтожное, быстрое движение, но подумал, что это, наверняка, голуби, что здесь поселились, а может, какие-то другие птицы, из тех, которые не улетают на зиму в Африку. Это же какие богатства имеет здесь Вилли Опитц. И знает ли он об этом? Да, он уже хотел поделиться своим открытием, но внезапно почувствовал, что делиться этим сокровищем с другими нет никакого желания. Вот зачем ему говорить другим, что он здесь нашел? Разве они делятся с ним своими секретами? Нет, он никому не скажет.

Войнич выбрался на ступени и, одной рукой держа мешок из рубашки, а второй прикрывая грудь, потихонечку, на цыпочках вернулся в свою комнату.

14. ТЕМПЕРАТУРНЫЙ ГРАФИК