Ему семнадцать, ей тридцать пять

Она молчит, не в силах вымолвить ни слова, ни даже тихого-тихого стона. Призраки здравомыслия ещё бьются в Её сознании, пытаются завладеть им! Но запах гари от пылающих мостов… жар черты, которую Они переступили… безумие, которым Они заполняют друг друга… уже слишком поздно поворачивать назад. Если нырять в омут, то сразу с головой, наплевав на всё остальное, на весь мир, космос, галактику, вселенную, всех нормальных, скучных, посредственных, утомляющих. Безумие не утомляет, оно вдохновляет, и именно под его дуновением в мире появлялись, появляются и будут появляться шедевры, произведения искусства, дотрагивающиеся до самой души. Скука ведёт к смерти, страсть — к жизни. И если в наше время каждый второй непомерно скучен, почему бы не быть таким страстным, чтобы перекрыть собой полмира?

Общество обязывает быть скучным, придумывает правила для скучных, развлечения для скучных и осуждает тех, кто стремится выделиться. Но здесь Они только вдвоём, без общества, без других людей, только Он и Она, две грязных души, что жаждут очиститься в свете друг друга. Она чувствует, что контроль покидает Её, и лишь радуется этому. Шаг в бездну. Нет, не просто шаг. Она окунается в бездну с головой, проваливается в неё, раз, два, три, тьма становится гуще, движения жёстче, кожа увлажняется, всё вокруг увлажняется, всё уменьшается, взбухает, сжимается и снова взбухает подобно почкам на деревьях в начале мая. Но пахнет не свежестью, а потом: Его и Её. Потом сладким и солёным одновременно, таким, какой выступает только во время трения двух горячих, пылающих жаром тел. И сквозь поглощающую сознание тишину Она вновь слышит просьбу. Позволить Ему снять с себя джинсы? Чтобы сделать массаж? Качественный массаж? Конечно нет! НЕТ! Ему семнадцать, Ей тридцать пять, Их союз возможен только в фантазиях, но не в реальности, нет, точно не в реальности. Она не имеет права позволять Ему так себя вести, Она должна быть умнее, мудрее, взрослее, со временем все эти чувства пройдут, всё угаснет, Она остынет и будет жалеть о содеянном, поэтому всё стоит прекратить сейчас. Да, остановить Его. Нужно быть мудрее.

И Она говорит: «Да». Руки сами тянутся к джинсам, пальцы находят пуговицу, расстёгивают её, находят молнию, расстёгивают и её, а губы в этот момент шепчут: «Сними их с меня». Кожа сгорает от жара души. Мир утопает в бордовом, кровь в сосудах тоже становится бордовой, каждая частичка вселенной — от пылинки до сверхновой — пропитывается бордовым. Они могут себе это позволить, могут насладиться друг другом, и плевать на остальных! Хоть одну ночь Он и Она могут провести так, как хотят. Жажда — вот что всегда двигало человеком. А жажда, разбавленная любовью, способна сделать невозможное возможным, немыслимое мыслимым, а мечту — явью.

Жаждущий всегда добивается своего.

Он берёт края джинсов и начинает медленно стягивать их вниз, слыша и чувствуя, как жёсткая ткань трётся об кожу. Бордовый свет тут же ложится на упругие ягодицы. На мгновение мужские руки замирают, но уже в следующую секунду продолжают скользить вдоль женских ног, освобождая их от ненужной одежды. Её колени слегка подгибаются, Он чувствует Её запах, простыня становится мокрой, мятой. Всё становится бордовым. Их души окрашиваются в бордовый, и после того, как джинсы наконец оказались на полу, всё Её тело сияет тёмно-бордовым. Спина поднимается при вдохах, опускается при выдохах, вся планета дышит вместе с Ней, внимая ритму пылающего сердца. Глаза, что покорили Его при первой встрече, закрыты, губы полуоткрыты, и кажется, словно во тьме между ними прячется магия, всё самое волшебное, что когда-либо было во вселенной, сокровенное, тайное, внеземное, сверхъестественное. Именно в этой тьме меж Её полуоткрытых губ умещаются рай и ад, солнце и луна, наслаждения и муки, холод и жар. Всё, что только может придумать человек, есть в губах этой женщины.

Этой музы вселенной, которой вдохновляется сам Бог.