Ён Тру

— На колбасу? Какъ, такъ много? Да въ ум ли ты! — воскликнулъ онъ. А Ёнъ стоялъ, точно окаменвъ въ своей гордости, и раздумывалъ, что бы такое еще сдлать для насъ. Онъ схватилъ Кьюслинга за пуговицу и произнесъ торжеетвеннымъ тономъ:

— Я уполномачиваю тебя купить длинную чайную колбасу! Стой, ни шагу: вотъ теб пять кронъ, отдай мн назадъ полкроны. Я уполномачиваю тебя купить дв самыя длинныя чайныя колбасы, какія ты только найдешь, и еще бутылку коньяку! Да, вотъ теб пять кронъ. Если теб этого мало, скажи только, — вотъ тутъ у меня на груди находится еще много кронъ, такъ какъ ты видишь передъ собой сына богача Тру собственной персоной!

Кьюслингъ, наконецъ, высвободилъ свою пуговицу и посншно ушелъ. Ёнъ крикнулъ ему вслдъ:

— Смотри, чтобъ теб врно дали сдачу съ моихъ пяти кронъ, потому что ты долженъ получить много сдачи. Прошло нсколько минутъ, — цлыхъ десять минутъ, а Ёнъ продолжалъ говорить безъ умолку, и меня отъ этого опять начало клонить ко сну. Четыре раза присаживался онъ рядомъ со мной на полъ, но нигд не могъ найти себ покоя, поминутно вскакивалъ и принимался ходить по комнат. Въ конц коыдовъ, онъ началъ громко дть.

Мы услыхали шаги на лстниц — медленные, тяжелые шаги. Ёнъ улыбнулся.

— Слышишь ли ты? Да, да, у него не легкая ноша, — сказалъ онъ, высовывая языкъ отъ удовольствія.

Но ноша Кьюслинга не была тяжела, — у него ничего не было въ рукахъ: вс лавки были уже закрыты, когда онъ вышелъ наулицу. Кьюслингъ съ яростью проклиналъ всхъ торговцевъ города.

Ёнъ былъ единственный, котораго обрадовала эта неудача. Да, не могло быть сомннія, — онъ втихомолку радовался этому и сейчасъ же потребовалъ свои деньги обратно. Онъ сталъ также бранить торговцевъ, но разв это его вина, вдь онъ хотлъ угостить насъ. О, да, онъ хотлъ еще больше сдлать, хотлъ догнать Кьюслинга и дать ему еще пять кронъ на угощеніе для насъ — разв нсколько лишнихъ грошей играютъ для него какую-нибудь роль?..

Свча догорла, было уже поздно. Ёнъ сталъ звать и хотлъ уже ложиться спать. Кьюслингъ сидлъ молча, раздумывая надъ чмъ-то. Онъ вдь всегда находилъ столько способовъ и придумывалъ столько уловокъ.

— Ну, что же, значитъ, и мы должны уйти, — сказалъ онъ, обращаясь ко мн. — Да, пойти домой и лечь; тогда, быть можетъ, мы позабудемъ, что сегодня сочельникъ.

Онъ повернулся къ Ему Тру и пожелалъ ему спокойной ночи.

— Намъ бы по-настоящему не слдовало расходиться, мы должны бы провести весь вечеръ вмст,- продолжалъ онъ, — впрочемъ, вдь Ёнъ никуда не можетъ съ нами пойти.

— Какъ, онъ-то не можетъ?..

— Да разв же онъ можетъ выйти на улицу въ соломенной шляп?

О, да, сынъ богача Тру можетъ себ это позволить. И Ёнъ нахлобучилъ на голову соломенную шляпу и пошелъ, пошатываясь, впереди всхъ по лстниц. Когда мы вышли на улицу, Кьюслингъ направился по дорог, ведущей въ кафэ Штрихъ. Желтая соломенная шляпа Ёна свтилась точно ореолъ вокругъ его головы, и онъ долженъ былъ придерживать ее обими руками, чтобы втеръ не снесъ ея.

Кьюслингъ молча шелъ впереди до тхъ поръ, пока мы не поравнялись съ кафэ.

— Катакомбы! — тутъ онъ остановился.

— Нтъ, это право, не годится, Ёнъ Тру, — сказалъ онъ, — люди таращатъ на тебя глаза и говорятъ, что ты шутъ, изображающій елочнаго дда. Не можешь же ты допустить, чтобы о теб такъ отзывались!

Ёнъ весь вздрогнулъ.

— Кто говоритъ, что я шутъ? — крикнулъ онъ и, казалось, былъ готовъ кинуться на перваго встрчнаго. Онъ умышленно подошелъ совсмъ близко къ фонарю у подъзда кафэ, чтобы дать людямъ возможность хорошенько разсмотрть его соломенную шляпу. Онъ даже снялъ ее, нсколько разъ помахалъ ею въ воздух, затмъ надлъ на затылокъ, говоря, что онъ вспотлъ, до того ему жарко, и что вообще онъ бы хотлъ видть того, кто отважится таращить глаза на сына богача Тру.

Посл того, какъ Кьюслингъ довелъ его до этого состоянія, уже не стоило ни малйшаго труда затащить его въ «Катакомбы», гд ему пришлось-таки раскошелиться и разстаться со своими пятью кронами.

И тутъ-то оказалось, что Кьюслингъ цлый день ничего не лъ, хотя самъ накормилъ меня на славу.

* * *

Затмъ другой товарищъ началъ разсказывать.

1905