— Вы с ними стали бы очень успешными преступниками, — сказал Тесей, улыбнувшись, и глаза Винды довольно блеснули.
— Какими чарами раздобыли адрес вы, мсье охотник?
— Деньги — лучшие чары. Дафна написала, что мадам Делиль «снова заходила». Я подумал, вероятно эта дама живет где-то недалеко от Дома жизни. В газетах я видел рекламу нескольких медиумов, мадам Делиль могла обратиться к кому-то поближе к ней. Я сходил в полицейскую часть округа и сказал, что ищу семью армейского друга по имени Пьер Делиль. И дал дежурному взятку. А он пустил меня к домовым книгам и даже показал, как может писаться эта фамилия. У вас была фора — вы-то читали дневник Дафны! Точно знали, какой вариант нам нужен.
Винда смотрела на него с очаровательно надутым одобрением.
— Delisle,— сказала она. — С буквой S.
Тесей пробежал глазами свои записи.
— Таких трое.
Может, в двадцатом округе их было куда больше, ему не хватило времени просмотреть все хранившиеся в департаменте книги, а может, мадам Делиль обитала в одном из соседних округов или не поленилась добраться к Певереллам с другого конца города… Оставалось только надеяться, что он все же был прав, а еще что «ее Пьер» из дневника приходится госпоже Делиль мужем, а не сыном, скорее всего, жившим отдельно и по другому адресу.
На карте Парижа они добрый час искали нужные адреса, скрывшись от дождя в ближайшем кафе и прижимаясь друг к другу плечами за узеньким столиком. Волосы Винды благоухали розами и полынной горечью, как букет, из прихоти поставленный в вазу с абсентом. Он не чувствовал запаха духов четыре года…
— Рю де Риволи, вот здесь! Вы слушаете?
Опомнившись, Тесей обвёл своим псевдоволшебным карандашом дом, по которому указующе постукивал тонкий белый палец. Пьеры Делили обитали по всему Парижу почти равномерно, но решено было начать с ближайших к Певереллам.
На стук в дверь по первому адресу открыла молодая женщина с покрасневшими глазами и тяжелыми швейными ножницами в руке.
— Мадам Делиль?
Женщина покачала головой. Ее фамилия оказалась Ру, она жила здесь второй год и ничего не знала о прежних обитателях дома или о ком-либо с нужной ее гостям фамилией. Видимо, архивные записи уже устарели, война и попросту время заставили людей менять место жительства слишком часто, и перепись населения не успевала за этими переменами. Это осложняло дело.
По второму адресу никто не открывал слишком долго, чтобы заподозрить хозяев в присутствии на месте. По третьему адресу их встретила счастливая мать двоих детей и супруга комиссованного ещё в прошлом году Пьера Делиля, сообщившая, что в жизни не бывала у мадам Певерелл и даже не слышала этой фамилии. По следующему адресу оказался разрушенный во время обстрелов дом, где искать было попросту некого. Вся эта улица лежала в руинах — жуткое сочетание кусков почти целых фасадов и торчащего наружу живого нутра со сломанными хребтами обрушившихся стен и лестниц. Винда остановилась перед одним из домов, недоверчиво оглядела эти пустотелые развалины. Тесей знал, о чем она думает: гадает, что за чарами можно было сделать такое, что это за иллюзия… Потребовалось бы полсотни волшебников с одновременным Редукто, чтобы сотворить нечто подобное.
— Когда я впервые увидел бомбардировку, — тихо сказал он, — я думал, это величайшее наше преступление. Что мы не вмешались. Допустили такое.
Тогда сами кости в нем дрожали, как нутро палочки перед заклятием, бесполезно запертая внутри магия грозила разорвать его, а разрывался мир вокруг.
Винда шевельнула мыском туфли каменное крошево, оставшееся от парадной лестницы крайнего дома.
— Магия прячет наши дома, наши кварталы, но только от non-magiques, не от их оружия, — сказала она сдержанно. — Когда они стреляли по Парижу, земля дрожала в Place Cachée. Бомбы взрывались недалеко от моего дома, и осколки прошли сквозь защитные чары, на стенах до сих пор выбоины. Они действительно могут быть опасны.
— Я тоже могу быть опасен. И вы. Что из этого? Дафна Певерелл мертва, и вся парижская полиция даже не узнает, что именно ее убило. Мы способны делать такое, во что они не могут поверить, и поэтому мы имеем право быть опасными для них? Опасными, как боги, а они для нас — как чумные крысы? Они… смеются, как мы, любят, как мы… У них такие же рождественские гимны.
Тесей замолчал, видел растерянное непонимание в ее глазах, но не мог сказать больше ни слова. Потому что нужно, чтобы были те, кто не знает, кто чист, к кому можно вернуться из всей грязи и крови, найти дорогу назад на этот чистый, белый свет и никогда не рассказывать, каково там, откуда ты пришел! И он просто крепче сжал ее руку, чувствовал запах ее чистой кожи и духов, и гарь прошедших лет душила его — и отступала.