Encounter: ночной экстрим

— С трубами. Он разминулся с нами минут десять назад. Мне показалось тогда, что у него открыт задний борт, но я мельком только видела в зеркале. Потом видела одну трубу на встречной полосе, но она почти сливалась с асфальтом, я подумала, мне померещилось. Теперь я уверена — у него из незакрытого кузова вываливаются трубы.

— Наташа, ты что, сбрендила? Десять минут назад — это значит, что нам придется полчаса его догонять. «Отморозкам» только того и надо, мы у них на хвосте сейчас висим!

— Я думаю, что человеческая жизнь того стоит. Нужно нагнать грузовик, потому что если он и дальше будет ронять трубы, то случится беда.

— Сестра милосердия, а тебя не волнует, что прошлой ночью Рабочая партия Курдистана понесла серьезные потери в перестрелке с турецкими регулярными войсками? Давайте прямо сейчас вооружимся до зубов и грудью станем за повстанцев — что ж мы тут херней-то маемся, а?! — горячился Максим.

— Не волнует, — твердо ответила Наташа. — Война идет где-то там, а трубы вываливаются прямо у нас на глазах.

Закончив фразу, Наташа вышла из машины.

— Куда это она намылилась? — спросил Максим.

Послышался глухой стук о крышу. Наташа села за руль, засунула черный штекер в прикуриватель. На крыше БМВ закрутился синий проблесковый маячок.

— Эй, ты что делаешь? — возмутился Дима. — Ты знаешь, что за это будет? Или ты думаешь, что если нас остановят, я достану свое удостоверение, и нас тут же отпустят, как ни в чем не бывало?

— В жопу засунь свое удостоверение, — сказала Наташа, впервые за все время знакомства употребив грубое слово. — Если уж на то пошло, кто-то же должен заботиться о безопасности дорожного движения.

Наташа втопила газ и автомобиль помчался в сторону Молодечно, догонять грузовик.

— Реально чокнутая, — обалдело произнес Максим. — Так я еще никогда не играл.

Диму обожгла ее фраза о безопасности движения. Когда он был еще мальчишкой, его отец погиб в нелепой автокатастрофе. Вероятно, именно поэтому, повзрослев, он выбрал для себя службу в ГАИ. Опыт убедил его, что вопросы безопасного движения эффективно можно решать на тех уровнях, где формируются законы и правила. Поэтому он стремился попасть в управление, у него были наработанные практикой соображения о более надежной защите человеческой жизни. Ради этой цели он и делал карьеру, но пока не выслужился до той должности, которая давала бы полномочия менять, определять, решать. Пока он накапливал наблюдения, выводы, аргументы — до той поры, когда сможет реализовать свои замыслы.

И это его-то в нерадении и равнодушии упрекает водитель, на маечке которого красуется надпись «Out of limits». «Беспредел», — так ведь, если по самой сути, следует это переводить… А ведь именно из-за превышения лимита скорости гибнут тысячи людей!

— Знаешь, если тебя в Минске поймают на скорость, то я поспособствую, чтобы тебя лишили прав.

Наташа держала стрелку спидометра на ста шестидесяти и не отрывала взгляда от дороги. Она ничего не ответила. Дима продолжил:

— От твоей манеры все водители шарахаются. Конечно, ты этого не замечаешь. Тебе плевать на тех, кого ты обгоняешь. А у них накапливается злость на таких лихачей как ты, эту злость они потом срывают на других водителях, на своих женах и детях. Конечно, это слишком запутанная причинно-следственная связь, чтобы ты поняла, о чем я тебе говорю, но поверь мне, это действительно так. Ты подрезаешь, скачешь из ряда в ряд, срываешься с перекрестков, как будто тебе в попу шило вставили.

Наташа внимательно слушала, он это чувствовал, но ничего не отвечала. Максим не встревал, и, кажется, даже получал удовольствие от того, что лес вокруг машины подсвечивается синим цветом мигалки. Дима не мог успокоиться:

— Знаешь, как это называется? Все, кто едет медленнее меня, — трусы; все, кто быстрее, — придурки; одна я — хорошая… Хочешь, давай я тебе устрою экскурсию в девятую клиническую больницу, посмотришь, что бывает с такими, как ты.

Наташа молчала. Ее упорная немота породила в нем странное ощущение: как будто ему бросили вызов, который он не может принять, потому что не понимает, в чем именно он заключается. Он злился, отчитывал ее, но при этом как будто оправдывался перед ней за то, что сразу не поддержал ее идею догнать грузовик. Теперь, когда он в запальчивости нагородил столько обвинений в ее адрес, взять и ляпнуть, что он, по большому-то счету, целиком на ее стороне, было бы просто нелепо. Это выглядело бы крайне нелогично. От этого он чувствовал себя еще хуже, еще больше злился. Какая же она все-таки… потрясающая! Ему хотелось кричать ей, что она умница, что так поступила, но и что он тоже… что он тоже чего-то стоит и что он достоин ее! Но эта сумятица чувств, этот вихрь эмоций напрочь лишали его способности подобрать те слова, которые объяснили бы ей его состояние.

Через двадцать пять минут Наташа догнала грузовик. Когда БМВ пристроилась слева от него, то есть выехала на встречную полосу, Дима открыл правое окно. Наташа сказала:

— Свистни ему.

— А ты что же? — спросил у нее Дима.

— А я не умею, — ответила она.

— Я имею в виду, посигналь ему.