А со среды я, похоже, обзавёлся огромным количеством врагов. Самой вероятной и наимерзейшей возможностью, вызывающей наибольший
В моём желудке заплескались соки кислотного гидролиза, спущенные с цепи «ангстом», [103]
и тонкая кишка тяжко заурчала. Я с упоением приветствовал стюардессу и её подносик мертвецкого мусора; его содержимое я заглотнул, как будто меня век не кормили, хотя мой славный американец от своего лишь отмахнулся — весь такой матерый, повидавший свет и статистически маловероятный.Язву мою ничуть не усмирили пластиковый копченый лосось, резиновая отбивная в стекловидном заливном, куриная какашка, обернутая полиэфирным беконом и полуоттаявшая клубничина в плюхе пены для бритья; и тем не менее я нашёл в себе силы рассмотреть иную возможность, а именно: что я ошибаюсь и мой сосед по сути — всего лишь добропорядочный американский болван. (Это как болван британский, только манеры получше.)
Зачем, в конечном итоге, кому-то подсаживать ко мне подобного человека? Что я могу такого
— Послушайте. Вы меня простите, но — чем вы занимаетесь? — поинтересовался я настолько по-британски, насколько смог. Он радостно свернул гармонику компьютерной бумаги, с которой сражался (хотя это несложно для тех, кто способен справиться с американской воскресной газетой), и дружелюбно посмотрел на меня.
— О, я всего лишь э-э… соотносил, э-э… сортировал, э-э… и сооценивал вот эту очень, очень сложную компьютерную распечатку затратно-товарооборотных данных по розничному мультиплексу в э-э… Великобритании, сэр, — откровенно объяснил он.
Я не отводил от него взгляда, и брови мои вздымались маленькими, мельчайшими вежливыми вопросительными значками, мерцавшими с моего чела.
— Рыба с картошкой, — пояснил сосед.
Я слегка уронил нижнюю челюсть, достигнув, на мой взгляд, ещё более британского эффекта.
— Рыба с картошкой?
— Точно. Думаю купить.
— О. Так-таки. Э…, и много?
— Ну-у, да… как бы всю.
Я покормил заинтересованные вопросительные физиономии, и он продолжил — и уже не останавливался. Выяснилось, что рыба с картошкой представляют собой последний оплот 100-миллионно-фунто-стерлинговой промышленности Великобритании, доселе не расчихвощенной, и он как раз собирается её расчихвостить. Семнадцать тысяч фритюрниц, почти все независимые, причем многие — лишь маргинально прибыльные, перерабатывают полмиллиона тонн рыбы, миллион тонн картофеля и сто тысяч тонн жира и масла. Используют они, как сообщил мне славный американец, ту рыбу, которой предпочитает снабжать их «поставщик», и платят за неё столько, сколько приходится; жарят, по большей части, в масле, которое даже готтентот пренебрежительно отверг бы как сексуальный лубрикант. Сосед нарисовал мне ужасающую картину настоящего и розовую — будущего, когда он скупит все заведения и франшизует их обратно на своих условиях.
Всё это представлялось мне крайне здравым, и пока он значительно бубнил, я решил временно поверить в его подлинность — по крайней мере, пока мы не приземлимся. Вообще-то мы с ним даже задружились — вплоть до того, что он пригласил меня погостить у него в квартире. Ну,
— Капитальная идея! — от всей души произнёс я. — Их чересчур много не бывает. Чудесные работнички, все до единого. Только учтите, за настоящих герцогов в наши дни довольно жёсткая конкуренция; даже коммерческим банкам, похоже, больше не удается их удерживать — так быстро они разбегаются в бродячую торговлю. Теперь, конечно, они снова могут выползти на свет, раз у нас больше нет Уилсона, однако на вашем месте я бы удовлетворился маркизом или связкой графьёв. Их ассортимент гораздо обширнее, а спеси меньше.