Сбоку, вдоль домов стояли бесконечные ряды автомобилей, покрытых толстой тускло-ржавой коростой, которой стайфли щедро покрывал каждый квадратный сантиметр в Америго-сити. Многие автомобили уже давно не покидали своей вынужденной стоянки, среди них и мой фордик. Только апперы и близкие к ним слои населения могли позволить себе роскошь покупать сверхдорогой бензин.
А теперь, после повой акции динамитеросов, он, скорее всего, еще больше подскочит в цене.
Впереди, метрах в ста от нас, замерцали тусклые огни метро.
Но я был уже на пределе сил. Стайфли душил меня, легкие раздувались, и в подсознании всплывало отвратительное видение: виселица, палач… Еще несколько шагов, и я упаду, потеряю сознание, и если не скончаюсь тут же и не окаменею, как те несчастные перед подъездами, то меня отвезут в ближайший стайфликозный центр, где дадут несколько милосердных капель кислорода и сунут в рот таблетку форсалина. А может, и ничего не дадут, как поступают с тысячами других, погибающих от закупорки легких…
— Тебе плохо? — откуда-то издалека донесся до меня шепот Клары. — Надо было надеть маску…
Маску? Прекрасно! Однако для маски нужны кислородные патроны, а для кислородных патронов нужны серебряные доллары…
Вслух я ничего не сказал, не было сил, ноги подкосились, и я рухнул ничком. Но сознания не потерял, по крайней мере мне показалось, что не потерял, потому что я чувствовал, как Клара поднимает меня и с помощью детей тащит к соседней кислородной будке. С трудом втолкнув меня внутрь, она захлопнула дверь и плотно прижала к моим губам респиратор. Потом вынула из сумочки серебряную монету и сунула в прорезь автомата — процедура, которую она много раз проделывала и со мной, и с детьми, и с самой собой и которую ежедневно проделывают тысячи людей в Америго-сити. Мгновение — и жизнь вновь хлынула в мои легкие, благословенный, сладостный", желанный кислород, вкус которого я почти забыл…
Сколько это продолжалось, секунды или часы, не помню, хотя отлично знаю, сколько времени работает кислородный автомат за один серебряный доллар: три минуты. Механизм щелкнул, и шуршание живительного потока прекратилось. Я выпрямился, боль в затылке поутихла, ноги уже не подкашивались.
— Пошли, — беззвучно произнес я. — Мы опаздываем…
2. Письмо, с которого все началось
На вокзале было повеселее, чем на улице. Даже через маски было видно, что дети радостно возбуждены. Они нетерпеливо топали по перрону, перекликались между собой, бросали вещи в вагон и с визгом и смехом штурмовали свободные купе. К счастью, стайфли еще не удалось полностью уничтожить детство… Это настроение передавалось и провожающим, и без того счастливым от того, что они могут, наконец, отправить детей на каникулы в горы. А я дивился тому, как родители умудрялись узнавать за хоботками, высовывавшимися из окон, своих наследников, засыпая их на прощанье традиционными и бесполезными наставлениями — не налегать на холодную воду, она на Снежной горе очень холодная, не выбегать без теплых сапог на лед, не сразу начинать глубоко дышать, когда подымутся на вершину, и прочее и тому подобное… Некоторые мамы даже целовали резиновые мордашки.
Но когда поезд тронулся с места и исчез за поворотом, на перроне наступила тягостная тишина. Было десять часов утра.
— Я побежала, — сказала Клара. — Мне на работу к одиннадцати.
Ты что сегодня собираешься делать?
Что я мог ей ответить? Что послоняюсь по улицам, загляну в судебные залы и полицейские участки, вдруг да нападу на какую-нибудь скандальную новость, которую бы взяли в “Утреннюю зарю”, что даст мне возможность уплатить за воду и кислород, пока нас не отключили от сети? Или, если никакой работенки не подвернется, попробую заскочить к матери в Рио-Альто, городок у подножия гор, еще не полностью задушенный стайфли? С Кларой мы не увидимся двое суток — ей предстояли две смены, а затем ежегодные медицинские обследования, которым подвергались все служащие “Бита-Синтетики”.
— Я еще не решил, чем заняться, — ответил я. — Может быть, вернусь к нефтеочистительным заводам. Вдруг подвернется подходящий материалец.
— А Командор?
— Сейчас, когда дети уехали, это не страшно.
— И все-таки будь поосторожнее! — она чмокнула меня в щеку и побежала к автобусу.
Я почувствовал себя бесконечно одиноким, несмотря на окружавшую толпу, на сотни пассажиров, которые выходили из вагонов и направлялись в город. Разлука с Кларой давно уже не вызывала во мне тоски.