Энергетика истории. Этнополитическое исследование. Теория этногенеза

Со времени распространения буржуазного национализма в Европе её этническая деградация ускорилась. Это и понятно, – ведь новоевропейский национализм не несёт в себе никакого положительного содержания. Его распространение означало насаждение одной и той же для всех народов общественно-политической системы, для чего требуется уничтожить оригинальные особенности политического строя каждой страны. Будучи внутренне пуст и бессодержателен, он цепляется за языковые различия, – как за последнее оправдание своего существования. Единственным интересом буржуазного национализма является язык: насаждение языкового однообразия внутри страны, политическая целостность на основе моноязычия. По справедливости, новоевропейский национализм должен быть назван лингвистическим. Но язык сам по себе – это чистая форма без содержания. Русское философское сознание быстро уловило бессодержательность и разрушительность западного национализма. По этому поводу Константин Леонтьев заметил:

«Язык? Но язык что такое? Язык дорог особенно как выражение родственных и дорогих нам идей и чувств. Антиевропейские блестящие выходки Герцена, читаемые на французском языке, производят более русское впечатление, чем по-русски написанные статьи Голоса и т. п.

Любить племя за племя – натяжка и ложь. Другое дело, если племя родственное хоть в чём-нибудь согласно с нашими особыми идеями, с нашими коренными чувствами.

Идея же национальностей в том виде, в каком её ввел в политику Наполеон III, в её нынешнем модном виде есть не что иное, как тот же либеральный демократизм, который давно уже трудится над разрушением великих культурных миров Запада. Равенство лиц, равенство сословий, равенство (т. е. однообразие) провинций, равенство наций – это всё один и тот же процесс; в сущности, всё то же всеобщее равенство, всеобщая свобода, всеобщая приятная польза, всеобщее благо, всеобщая анархия, либо всеобщая мирная скука.

Идея национальностей чисто племенных в том виде, в каком она является в XIX веке, есть идея, в сущности, вполне космополитическая, антигосударственная, противорелигиозная, имеющая в себе много разрушительной силы и ничего созидающего, наций культурой не обособляющая: ибо культура есть не что иное, как своеобразие, а своеобразие нынче почти везде гибнет преимущественно от политической свободы. Индивидуализм губит индивидуальность людей, областей, наций»[89].

Противоположность «лингвистического» национализма этносу замечена и на Западе: «Чем меньшее значение ему (языку) придавалось, тем крепче было коллективное самосознание людей» (Э. Хобсбаум). Среди крестьянства, главного носителя этнического чувства, этот буржуазный лингвистический национализм распространяется позднее и труднее всего.

Буржуазный национализм отстаивает создание отдельного государства для каждого этноса. Однако многие малые этносы могут сохранить своё своеобразие только в безгосударственном состоянии. Организация своего государства для них непосильна и означала бы ликвидацию их своеобразного жизненного уклада, а ведь такое своеобразие и есть главное выражение этнической жизни. Для многих, особенно старых этносов (а молодых сейчас почти не осталось) пребывание в составе большой полиэтнической державы есть условие их долголетия. «Национальная независимость» их быстро доконает, что мы и наблюдаем на примере новых «независимых» государств, образовавшихся на обломках многонациональных федераций. «Национальное возрождение» в некоторых из этих новообразований, которое справедливее назвать национальным вырождением, оставляет впечатление густого безнадёжного маразма.

Разрушительный буржуазный национализм явным образом представляет собой орудие обскурационного процесса, – это форма экспансии западной антисистемы. Именно в этом смысл его распространения по миру, что особенно очевидно, когда «нации» формируются «сверху», административным порядком. Как сказал Пилсудский: «Государство делает нацию, а не нация – государство». Массимо д’Азеглио провозгласил в 1860 году: «Мы создали Италию; теперь мы должны создать итальянцев».

«Создавать итальянцев» нужно было потому, что до объединения жители различных областей полуострова говорили на разных наречиях и нередко просто не понимали друг друга; а главное – вовсе не считали друг друга соотечественниками: «Большинство жителей Северной Италии смотрели на соотечественников из Южной Италии как на разновидность африканских дикарей» (Э. Хобсбаум). По-видимому, жители севера и юга Италии отнюдь не принадлежали к одной этнической общности, а подлинное этническое своеобразие итальянцев существовало на областном уровне. Но когда в проекте лежит одинаковый для всех либерально-демократический трафарет, создавать можно что угодно из кого угодно: итальянцев, украинцев, боснийцев, косоваров… Суть политики «национальных» государств состоит в нивелировании всех этнических особенностей, в приведении всех народов к единому «демократическому» знаменателю.