Энергия страха, или Голова желтого кота

— И шуточки у тебя дурацкие, — сказала Сельби. — Чаю тебе приготовить?

— Знаешь, я от твоего рассказа тоже переволновался, — признался Абдуллла. — Наверно, надо полежать немного, упокоиться.

— Ну и правильно, полежи. А я посижу рядом.

— Не надо, а? — попросил Абдулла. — А то я действительно почувствую себя больным.

Сельби ушла, в душе протестуя, но понимая, что мужу надо побыть одному. Абдулла вытянулся на диване и закрыл глаза.

Молодая женщина сидела, прижавшись спиной к большому пестрому камню, закрыв лицо и плечи бархатной накидкой. Плечи под накидкой тряслись — женщина плакала беззвучно.

Абдулла стоял, склонившись над ней, не зная, что делать и что говорить.

Холм, на вершине которого он оказался, возле пестрого камня и плачущей женщины, был красный. Ни единой зеленой травинки, ни деревца — только красная земля. И долина, открывавшаяся взору Абдуллы с вершины холма, тоже красная. Лишь камень — ослепительно пестрый. Его можно было назвать белым, лишь по бокам — черные пятна, которые только оттеняли его белизну, делали его ослепительно белым или ослепительно пестрым.

На красной земле, на вершине красного холма, у бело-пестрого камня плакала молодая женщина, вызывая у Абдуллы лишь один вопрос: как она сюда попала? Он протянул руку, чтобы приподнять накидку, но она в этот момент резко взлетела, и в лицо Абдулле ударили горячие слова: «Пришел убить меня, окаянный?! Будь ты проклят!»

И сразу же бархатное покрывало опустилось, тело женщины сжалось в комок.

Лица ее Абдулла не разглядел. Но как ни краток миг, успел увидеть белый шрам на брови, вызвавший отчетливые воспоминания о днях молодости. Была весна, они ездили на пикники за город, на зеленые холмы, покрытые красными и синими цветами. Его приятель, работавший в редакции республиканского радио, был со своей девушкой. А поскольку туркменская девушка никогда не останется один на один с парнем, тем более на пикнике, само собой предполагающем городские вольности, то она взяла с собой подругу. Ее-то и должен был развлекать, а точнее — отвлекать Абдулла. Имя ее, конечно, забыл, да и лица не помнил. Но отчетливо всплывал в памяти маленький белый шрам на брови. «Кто это тебе бровь рассек?» — спросил он и даже руку протянул, чтобы потрогать. Но девушка отпрянула, словно зверек испуганный, и крикнула: «Убери руки!» Сразу видно, что деревенская. Девушки из аулов, приехав на учебу или на работу в город, живут в постоянной опаске, что каждый прохожий желает покуситься на их честь. Однако девушка о другом думала. «Это не шрам, а печать, которой наделил меня Всевышний», — сказала она. Что он ей ответил, Абдулла забыл. Наверно, пошутил, не мог же он всерьез принять такие слова? Но отчетливо помнил, что стояли на том же холме, где плачет сейчас молодая женщина в бархатной накидке, со шрамом на брови. Только холм и долина вокруг тогда были изумрудно зелеными, ласковыми, в ярких цветах, а сейчас — красные, как пески пустыни под закатным багровым солнцем. Сознание корябала смутная, неуловимая мысль. И лишь снова посмотрев на плачущую женщину, прислонившуюся спиной к камню, понял: на той давней прогулке по зеленым холмам не было камня. Никаких камней, тем более такого большого, белого, с черными отметинами. Не могли они его не заметить! Хотя… Сквозь мутную пелену лет вдруг пробилась четкая картина и даже всплыли в памяти слова. Они на вершину не всходили, остановились в уютной ложбине, расстелили скатерть, нарезали мясо, разложили лепешки, расставили бутылки, конфеты для девушек. Кажется, кто-то предлагал расположиться на вершине, чтобы пировать над городом. Но приятель сказал: «На машине туда не добраться, а оставлять ее здесь опасно, мало ли дураков вокруг бродит. Да и ветер там сильный, нас сдует, а здесь даже ураган не достанет».

Абдулла сцену за сценой восстанавливал сон, который видел во время непонятного провала сознания. Или обморока? Или действительно краткого летаргического забытья?

Он никогда не придавал значения снам, считал их толкование уделом аульных старушек. Да и не было ничего особого в его видениях: ни кошмаров, ни ужасов. Вот Сельби видела сон — так это действительно врагу не пожелаешь. Причем молчала, два дня ходила сама не своя, пока Абдулла не заставил сказать, в чем дело. Привиделось ей, что муж засовывает ее, живую, в мешок из белой ткани. Она сопротивляется, упирается, Абдулла скрутил ей голову, свернул набок шею и все равно не может пересилить. Потому что там, в белом мешке, лежит черная змея, свернувшись в клубок. А Сельби с детства боится змей, слышать о них не может, когда по телевизору показывают, сразу же убегает куда подальше. Они — живое воплощение смерти, и никакая сила не заставит ее влезть в один мешок со змеей…

Это действительно сон-кошмар, после которого даже на родного мужа будешь смотреть с опаской. А что у Абдуллы? Так, непонятная мешанина из воспоминаний и бреда. Лишь одно необычно — четко восстановленная картина после, казалось бы, абсолютного черного провала сознания.