Энергия страха, или Голова желтого кота

— Какой ветер? — переспросил Абдулла. — Теперь у нас в Туркмении ветер один — ветер перемен!

И сам поразился сказанному. Прозвучало двусмысленно, с подковыркой, почти как в речах Белли Назара, известного туркменского писателя и диссидента, выступающего иногда по западным радиоголосам.

Слегка озадачился и Овез. Впрочем, заметного удивления не выказав.

— Помнишь, Овез, что ты как-то говорил про артистов? — спросил Абдулла.

— Ай, разве я могу вспомнить все, что когда-то говорил, тем более про вашего брата! Память на то и дана человеку, чтобы тут же забывать глупости, которые выбалтывает язык.

— Ты говорил, что артисты напоминают тебе детей-сирот.

— Ну, я имел в виду, что о вас вроде бы никто и не заботился. А ведь артист должен одеваться красиво. Вот я и снабжал вас дефицитом, как мог.

— А я в ответ напомнил народную пословицу: «Встретишь сироту — побей его. Станет убегать — догони и побей. Не догонишь — брось чем-нибудь вслед». А ты сказал: «Мне дела нет до того, что говорит народ — я высказываю свое мнение и в поправках народа не нуждаюсь».

— Не помню, дорогой мой артист! Но если это я сказал — то правильно сказал. Мир уже разрушают, ссылаясь на мнение и поддержку народа.

Много лет назад Овез в первый и единственный раз побывал в театре. В семидесятые-восьмидесятые годы ходить на все спектакли, выставки, на оперу и балет, заводить в доме роскошные библиотеки считалось модным и престижным. Билеты и книги не покупали, а доставали, пользуясь различными связями в торгово-руководящем и художественном мире. На первом месте в неписаной шкале уважения стояли директора магазинов, заведующие складами.

Среди них Овез занимал одно из первых мест — директор продовольственного магазина в Центральном районе. Не крупного, но и не мелкого — в самый раз, чтобы иметь вес и в то же время не высовываться, не торчать на виду, как глупая длинноногая птица в камышах. Хотя, если продолжить сравнение с птицами, Овез в чем-то был белой вороной в серой стае. Только так сложилось, что все думали наоборот: мол, Овез — единственная серая ворона в их белой стае исключительно интеллектуальных и интеллигентных завмагов, интересующихся всеми книжными и театральными новинками.

Овез книг не читал, не покупал и в театры не ходил.

Они познакомились с Абдуллой случайно и не случайно. На одном из праздников в поселке, где Абдулла пил водку не как известный артист, а как земляк хозяина дома, и Овез был не завмаг, а сосед. Они сошлись, потому что самым ценным в их общении была полная независимость: им друг от друга ничего не было нужно.

Однажды Абдулла все же уговорил Овеза прийти в театр.

— Дорогой мой! — взмолился Овез. — Я приду, если ты так хочешь! Но скажи мне, хоть смешно там будет?

— Нет, будет скорбно.

— Но как же можно делать спектакль из скорби?

— В театре все возможно, дорогой Овез! — с наивным воодушевлением воскликнул тогда Абдулла. — Мы расскажем историю народа «джан», который от невыносимо тяжелой жизни потерял память. Оказывается, народ, потерявший память, превращается в стадо животных, в скотов. Но животных спасает инстинкт, а люди гибнут, как от чумы, растворяются в песках. Из Москвы в Каракумы посылают Назара Чагатаева с заданием вывести народ «джан» к новой жизни. Назар мальчиком попал в Москву, выучился там и теперь едет спасать свой народ. Его роль я играю, приходи хоть на меня посмотреть.

— Кто такую чушь придумал? — спросил Овез.

— Как это — «чушь»? — растерялся Абдулла. — Русский писатель придумал, Андрей Платонов, великий писатель…

— Что может знать русский человек о жизни в песках? — удивился Овез. — Что может он сказать о чужом погибающем народе? И скажи мне, как один человек сможет спасти целый народ?

— За его спиной стоит советская власть, Москва стоит, — кратко ответил Абдулла. И, как видно, нашел самый убедительный довод.

— Если правительство стоит — тогда другой разговор, — согласился Овез.

Для таких людей, как он, слова и мнения ничего не значат. А вот правительство, власть — это авторитетно, это — серьезно.

И все равно, уговаривать Овеза пришлось долго. Оказывается, он и не знал, что спектаклю «Джан» дали Государственную премию от самой Москвы. А узнав, преисполнился почтения: Москва — это Москва! Наконец, в честь платоновской героини Абдулла назвал новорожденную дочь — Айдым. Тут уж Овез никак не мог отказаться.

Однако после спектакля Абдулла, как ни высматривал, не увидел его. Пришел на следующий день к нему в магазин, спросил.

— Ай, сидел, зевал, подумал, что сейчас усну — стыдно будет. Дождался перерыва и ушел, — объяснил Овез, нисколько не смущаясь.

Абдулла даже восхитился его искренностью. Никто еще в Туркмении не говорил, что ему скучно смотреть «Джан». Все только восхищались. Пойми, где восхищение от души, а где давит авторитет Москвы и Государственной премии!

Сейчас, вспоминая попытку приобщить Овеза к театру, они с грустью посмеялись. Оба понимали, что исчезли безвозвратно те дни и те заботы. Другие нынче времена — совсем другие заботы, и далеки они от споров по поводу русского писателя Платонова…