Энергия страха, или Голова желтого кота

По горам раскатилось эхо. Заглушая его, вблизи раздался раскатистый смех. И тут Абдулла узнал его сразу. Сомнений не было — Сам! Великий Яшули! И раздраженный голос — его голос! Значит, внизу стоит Президент и Главнокомандующий, которого в народе чаще всего называют Великий Яшули.

По спине, по ложбинке, ручьем потек горячий пот. Разум Абдуллы еще не осознал всей меры ужаса, а тело уже отреагировало. Если его заметят — конец. Террорист в засаде на Президента! Сразу же откроют шквальный огонь. Абдулла где-то читал, что плотная автоматная очередь разрезает тело пополам.

Лишь бы сразу не начали стрелять. А потом, Абдулла надеялся, — Великий Яшули его узнает. Должен узнать. По стране легенды ходят о его цепкой, феноменальной памяти. А уж Абдуллу Нурыева как не узнать. Если же не вспомнит, Абдулла скажет, что он — тот самый артист, который исполнял роль Гюн-хана, сына Огуз-хана, исторического прародителя туркмен, основателя древнейшей туркменской государственности.

Совсем недавно, еще в прошлом месяце, вся Туркмения отмечала день рождения Великого Яшули. На площади, перед его дворцом с золотыми куполами, Абдулла произносил монолог Гюн-хана, и телевидение разносило его голос по городам и весям. По режиссерскому замыслу, высочайше одобренному Великим Яшули, основатель гуннской империи как бы из глубины веков обращался к своему наследнику — Президенту независимого, суверенного Туркменистана. Президент стоял на высокой трибуне, и Гюн-хан-Абдулла простирал к нему руки, чеканя звенящие слова: «Ты поразил весь мир, подарив своему народу Золотой век в начале Двадцать Первого века! Ты достиг того, чего мы не смогли достичь. Сегодня у великой огузской империи появился величайший наследник — ты! Значит, не напрасно проливалась в веках священная кровь, не напрасны были жертвы на тысячелетнем пути!»

Великий Яшули не мог не запомнить такие слова. А значит, и артиста. Наверняка поинтересовался, кто выступал на торжествах в образе Гюн-хана? Ему, конечно, доложили: Абдулла Нурыев, заслуженный артист республики. У Великого Яшули память, словно капкан. Кто попал — не выберется. На случай, если не запомнил и не поверит, Абдулла может повторить монолог Гюн-хана тут же, на вершине холма, перед ним.

Сверху послышался нарастающий гул вертолета. Видимо, облетает район по широкому кругу, обеспечивая безопасность Великого Яшули. Удивительно, что вертолет только один. Возможно, Сам не захотел привлекать внимание к поездке на холмы, к упражнению в стрельбе по бутылкам. Однако и одного вертолета достаточно, чтобы заметить Абдуллу. И расстрелять из крупнокалиберного пулемета или из автоматов службы безопасности Президента. Опять же в кино видел, как бьют сайгаков с неба. Сайгаки хоть бегут, надеясь спастись, а он лежит, как неподвижная мишень. У сайгаков пятнистая шкура, сливающаяся с местностью, а Абдулла в американском джинсовом костюме. К счастью, за прошедшие небогатые годы костюм потерял ярко-синий цвет, называемый индиго, и превратился в серую тряпку, неразличимую на серой земле. Гул стал удаляться, зато приблизился лай собак. Абдулла кожей ощутил, как стягивается петля вокруг него. И сам себе дал команду: «Встань медленно, с поднятыми руками». Но тело отказывалось подчиниться приказу. Язык присох к небу. Не то что монолог Гюн-хана, даже имя свое назвать не в силах. И разве то, что он артист, игравший роль Гюн-хана, избавляет его от подозрений? Но если выйти с поднятыми руками, сразу стрелять не будут. Возможно. Надо надеяться, спросят: «Что тут делаешь?» Отвечу: «На прогулку вышел». Начнут пытать: «Почему за камнем прятался?» Ответить нечего. Скажут: «В театре сегодня рабочий день, а почему ты не на рабочем месте?» И — самое страшное: «Откуда тебе стало известно, что Президент приедет сюда?»

Пусть спрашивают. Пока спрашивают — не стреляют. Не без причины по Туркмении бродят слухи, что служба безопасности Великого Яшули сметает и расстреливает любые машины, по воле случая оказавшиеся на пути его кортежа.

Земля пахла сыростью и холодом. Он лежал, вжавшись в нее лицом, но холода не ощущал — губы горели, будто в малярийном жаре. Тела он не чувствовал, а вот руки заледенели.

Послышался рокот автомобильных моторов. И стал стихать. Уезжают?!

Абдулла боялся верить, старался даже и не думать. Главное — не двигаться, слиться с камнем, раствориться в земле. Говорят, от страха человека может даже парализовать. Ледяной холод в руках не первый ли признак паралича? Абдулла стал осторожно шевелить пальцами, а затем сжимать их в кулаки и разжимать. Вроде бы слушаются. А как ноги, тело? И только сейчас понял, что тело его, подобно змее, пытается обвить пестрый камень. Он стал гладить его ладонями и почувствовал, что возвращается тепло. Как после снежка в руках, который уже растаял. Абдулла прижался к камню щекой, думая, что от него идет тепло, но камень был холодный.