Энглби

Вот констебль Кеттл в толстых черных чулках на толстеньких ножках и в дурацкой фуражке направляется к двери, из которой должна будет выйти Ханна в роли Джен.

Закрыв глаза, я увидел вечернюю туманную дымку, окунулся в промозглую сырость, которую натянуло с болот, почуял запах дешевых студенческих сигарет.

Я всей силой своего воображения давил на прозрачную дверь в портале времени.

День был в разгаре, я стоял не открывая глаз, и тут она вдруг подалась и меня впустила…

Только не в тот вечер следственного эксперимента.

А в такой же вечер и тот же самый час двумя неделями раньше. Впервые с тех пор я словно бы увидел целостную картину того, что произошло. Не знаю, насколько это было действительно воспоминанием; но в любом случае — непротиворечивой версией тех событий.

Мой «Моррис-1100» был припаркован на Парк-стрит (где же еще?) напротив студенческого театра. Сбежав с вечеринки, я сел в машину, свернул за угол на Джизес-лейн, подъехал к красивому зданию в начале Малькольм-стрит, не то в георгианском стиле, не то в стиле королевы Анны, заглушил мотор и стал ждать.

Время от времени на Джизес-лейн выходили студенты — по одному, по двое, по трое, хохотали, что-то договаривали друг другу, потом прощались и расходились кто куда. В основном они сворачивали налево, в сторону Кингз-стрит и большей части колледжей.

Наконец я увидел белокурую головку в туманном облачке от дыхания. Я включил мотор и зажег фары. Дженнифер замерла, выжидая — тронусь я или можно будет перейти улицу, — и продолжила путь по правой стороне Джизес-лейн на восток.

Вот она прошла вдоль мощной церковной ограды и оказалась напротив главного входа Джизес-колледжа, тут я и подъехал по противоположной стороне улицы. Опустив боковое стекло, окликнул:

— Дженнифер! Это Майк. Подбросить тебя?

Она, прищурившись, вглядывалась в туман:

— Кто это? А, ты, Майк.

Джен колебалась.

— Поехали, — сказал я, — нам как раз по пути. Да и холодина такая.

В свете уличного фонаря было видно, что она улыбнулась. Я знал, о чем она думает. Она думает, что отказаться — это невежливо. Что предпочла бы пройтись пешком, но Майку может почудиться, будто его презирают.

Оглядевшись, она перешла дорогу и села рядом со мной, прихлопнув дверь.

Машину заполнили ее духи, одежда, волосы, запах вина и сигарет, живое тепло ее дыхания.

— Как мило, Майк! Ты уверен, что тебе не придется делать крюк?

В ее контральто слышалась улыбка.

— Все нормально, мне все равно надо на Де-Фревилль-авеню, завезти реферат научнику.

— Это же тут, за углом.

— Я в курсе. Должен был отдать сегодня днем, но не получилось. И решил бросить ему в почтовый ящик, пусть думает, во сколько именно я это сделал.

Когда я лихо свернул на Виктория-авеню, Дженнифер расхохоталась.

— Здорово. Настоящая машина, с обогревом. А я обычно на велосипеде, но какой-то гад угнал мой велик, я его рядом с «Эммой» оставила.

— Правда гад!

— Завтра покупаю новый. Папа отстегнул денежку.

— Класс!

Как быстро летели минуты. Я ехал на самой малой скорости, но конец поездки неотвратимо приближался. Мы уже миновали паб «Форт Сент-Джордж» по правую сторону дороги и эллинги по левую, въехали на мост, и впереди показалась Честертон-роуд. Но пока Дженнифер еще тут, со мной, вся со мной. Это были самые лучшие две минуты моей жизни.

Тут она принялась рыться в сумке, наверное, искала ключи. Хотя мы даже до ее улицы не доехали. Стало быть, не собирается задерживаться в машине ни на секунду. Готовится выскочить, как только подъедем к дому. Это нервировало.

А дальше… Дальше пустота, провал в памяти — если это в самом деле была память.

Воспоминание — нет, не то — сюжет, последовательность событий, проявившихся в сознании, была четкой и ясной — до самого момента, когда мы пересекли реку Кем. Я мог снова и снова проигрывать все это в уме — ничего не менялось. Я отчетливо помнил каждое слово Джен, каждую модуляцию голоса и напускную безмятежность, призванную скрыть легкую тревогу.

И так — вплоть до момента, когда передние колеса «морриса» коснулись полотна дороги на северном берегу. Дальше — ничего. Обрыв пленки.

Я открыл глаза. Было два часа дня, я стоял посреди Кингз-стрит, ощущая во рту вкус виски. Я вернулся в настоящее, со всей его неизбывной, неотвратимой банальщиной. «Настоящее». Как же я его ненавижу — плоское, не имеющее ни глубины, ни контекста.

Я дошел до гостиницы, поднялся на лифте, прошел по душному коридору, распахивая одну за другой несколько пожарных дверей и наконец добрался до своего номера. Где принял две голубенькие по десять миллиграммов и запил их спасительным «Джонни Уокером».

Ну и что тебе теперь делать, Майк?

Да ничего. Дождаться, пока подействуют таблетки.

Потом сесть за «Тэнди» печатать статью.

Я не могу проникнуть в прошлое. Даже мне это не под силу. Тогда с какой стати это может понадобиться кому-то еще?

Но даже если кто-нибудь — уж не знаю как — туда и проберется, как он поймет, что именно в нем правда?

Моим самым страстным, самым отчаянным желанием было вернуться туда, перепрожить и все исправить.

Каждым атомом своего тела я жаждал снова стать девятнадцатилетним.