Энигмастер Мария Тимофеева

– Как вы можете!..

– Возражать тоже прекратите, мы теряем время. Пациент обречен. Все, что в ваших возможностях, – это облегчить его страдания до того момента, как он потеряет сознание. Обычно это происходит через час-полтора, как только кванн разрушит критический массив нервных тканей. Пациенту необходимо сохранять горизонтальное положение и полную пассивность. Вам же в меру сил препятствовать кровопотере. Температуру не сбивать, чтобы не подавлять иммунную систему. Пускай сопротивляется сколько сможет. Надолго ее все едино не хватит… – Маша снова пытается протестовать, но Мухомор ее не слушает. – Но, если пациент в сознании, желательно не допускать гипертермии. В вашем модуле предусмотрен стандартный пищеблок, он имеет функцию фармакогенеза. Разовая ударная доза дикролифа для улучшения свертываемости крови. Есть опасность тромбоза, но кого это сейчас волнует… Двойная взрослая суточная доза вапсанпирана в качестве иммуностимулятора. Та же дозировка – лэн-жин, чтобы при необходимости сбить температуру. И вот еще что, сударыня, – Мухомор кривится, словно во рту у него вдруг очутился чрезвычайно кислый лимон. – У вас там создалась уникальная ситуация. Живой наблюдатель. Ко всеобщей досаде, удручающе некомпетентный. Однако же, ваш долг перед наукой – фиксировать процесс умирания пациента, зараженного кванном, во всех подробностях. В видеорегистраторах недостатка нет. Но особую ценность будут иметь ваши впечатления и комментарии.

– Когда я вернусь, – свирепо шипит Маша, – вам лучше не попадаться мне на глаза, милый доктор.

– Эмоции, госпожа Тимофеева. Они всегда мешают настоящему исследователю. Не забывайте, что вы какой-никакой, а ученый. И, чтобы укрепить в вашем представлении мою репутацию отпетого циника… озаботьтесь морозильной камерой загодя.

– Для чего? – растерянно спрашивает Маша.

Доктор Вишневский смотрит на нее, как на клиническую дурочку.

– Для тела, – наконец говорит он с кривой усмешкой. – И передайте господину Гарину… пока он еще не тело, а энигмастер, каковым он себя опрометчиво полагает… что он самонадеянный идиот. Броун-Секар, Петтенкофер и Гарин! Хороша компания…

Маша испытывает огромное искушение запустить в Мухомора чем-нибудь тяжелым. Увы, ему это не причинит вреда. Зато есть риск разбить что-нибудь и добавить острых осколков к и без того изгвазданному полу. Поэтому она, не прощаясь, прерывает связь. Ничего нового, она обычно так и поступает.

«Гарин умирает, – думает Маша, стоя возле пищеблока и дожидаясь, когда тот синтезирует медикаменты. – А я не хочу, чтобы он умирал. Только и всего. Белая капсулка – от кровотечения. Это паллиатив, это даже не поможет, а лишь даст ему возможность нормально дышать. На какое-то время. Специфическая форма организации неживой природы. Что нам даст эта информация? Единственно понимание того факта, что кванн не добрый и не злой, он просто случается. Две желтых капсулки – чтобы встряхнуть скисшую иммунную систему. Ненадолго. Паутина… или дополнительная характеристика силы тяжести. Полный бред. Две зеленые капсулки – от гипертермии. Я не могу сосредоточиться. Я не могу думать. ¡Caramba con este hombre!..[22] Он умирает, а я тупо жду развязки, потому что напрочь разучилась думать за эти полтора месяца. Я не энигмастер. Я несчастная плаксивая дура. Я никто».

Она вытирает лицо подолом майки и с усилием натягивает на него оптимистическую маску. Сгребает капсулки в ладонь и возвращается к Гарину.

Мистер Паркер, нелепо изогнувшись, со всей деликатностью, на какую может быть способен универсальный робот, удерживает Гарина от попыток подняться на ноги.

– Нет, сэр. Это положительно невозможно, сэр. Вам не следует этого делать, сэр.

– Какого дьявола! – сипит Гарин, зверски выпучив налитые кровью глаза. – Убери манипуляторы, железо! Я свободный человек… могу идти куда пожелаю! Ни одна ходячая мясорубка не вправе мне в этом помешать…

– Это что такое?! – Маша сообщает своему кукольному голосу мамины командные интонации, когда та выговаривает нашкодившим кошкам. – Куда это мы собрались?

– Я должен, – бормочет Гарин. – Там же дети… все горит… этот голем нас всех убьет.

– Это не голем, – говорит Маша успокаивающе. – Это Мистер Паркер, он добрый. Правда, Мистер Паркер?

– Вне всякого сомнения, мэм.

– Вот видите? Ничего и нигде не горит. А из детей здесь только я, Маша. Маша Тимофеева, помните?

Не переставая ворковать, она прикладывает к вздрагивающей от каждого ее прикосновения шее Гарина одну капсулку за другой. Все, сколько есть.

– Конечно, помню, – вдруг произносит Гарин ясным голосом. – Не принимайте меня за идиота, даже если я и похож. Сколько прошло времени?

– Час, – уверенно лжет Маша.

– Всего час? А я уже ни на что не годен. Никогда себе не прощу, что так с тобой обошелся.

Гарин лежит, прикрыв глаза, и дышит с нехорошим бульканьем. В нем ничего не осталось от прежнего джентльменского лоска. Сейчас он похож на больного ребенка. Такой же слабый и беспомощный.