Энигмастер Мария Тимофеева

Старательно, пусть и без большой выдумки, обходящий тему в разговоре сотрудник спасательной службы по имени Сабуро. Имя его означает «третий сын», и хотя бы это однозначно соответствует действительности. Впрочем, даже если бы он и здесь попытался соврать, к проблеме это ничего не добавило и не убавило бы тоже. Занятно: вначале он был готов посвятить Машу в детали операции. Но после общения с шефом-грубияном резко изменил свою позицию.

Агрессивно настроенный шеф спасателей с замашками мелкого криминального вожачка. Гокудо из синдиката Кодзима, выдающий себя за профессора. И, по заверениям того же Сабуро, действительно таковым являющийся. В какой бишь области научного познания? Палеонтология и криптобиология. Интере-е-есно… Это так случайно вышло или он здесь, со своими познаниями, неспроста?

Коль скоро он профессор, да еще, по словам Сабуро, уважаемый, то у него должны быть опубликованные научные труды. И в них отчего-то хочется заглянуть хотя бы даже одним глазком.

И все это успеть за два… нет, уже полтора спокойных часа. Потому что потом начнутся часы беспокойные, и тут уж не до размышлений.

Но что если никто из Машиных оппонентов не лгал, а Стася чего-то не учла и на остров и вправду катится громадная волна? Здоровенный водяной кулак темно-зеленого цвета, ужасная взвесь донного ила, гнилых водорослей, дохлых рыб и обломков кораблекрушений? Это позволяет взглянуть на происходящее под иным углом. Сабуро потому не понимал, чего Маша от него добивается, что с самого начала сообщил ей все как есть. Профессор же Танака наорал на обоих, потому что у него совершенно не было времени на объяснения с любопытной дурочкой, которую он впотьмах принял было за нихондзин. Равно как и на воспитание нерадивого сотрудника, в самую горячую пору самовольно оставившего вверенный ему важный пост…

В этом случае лучшим, что могла бы сделать Маша, было разыграть роль дурочки до конца, много краснеть, виновато вздыхать, тупить глазки долу и сию же секунду явиться на МКП для экстренной эвакуации подальше от всего этого безобразия.

Чем нанести серьезный урон репутации энигмастера-профессионала. Причем не только собственной, а и того же Хубрехта Анкербранда, той же замечательной Арманды Бенатар и, что абсолютно невыносимо, того же Эвариста Гарина, блистательного, неподражаемого, из лучших лучшего. Лучшего во всех смыслах.

«Энигумасутару? Гм… давеча вертелась у нас под ногами какая-то девчонка-гайдзин… из этих самых… глупая в той же степени, что и наглая. Помочь ничем не помогла, но драгоценного времени отняла изрядно, да еще и настроение всем испортила…»

Собственно, против гипотезы о цунами было несколько сильных аргументов.

Для начала, два часа на подход цунами к берегу – это слишком много. Обычно все случается быстро, за какие-то минуты. Потому цунами и приносят столько несчастий, что подкрадываются внезапно.

Следующий аргумент состоял в том, что Стася Чехова всегда и все учитывала. Коли уж она сказала, что не должно быть цунами, стало быть, и не будет.

И наконец, Машина интуиция, которую в корпусе энигмастеров ценили и развивали специально. Если у Маши внутри, где-то под сердцем, вдруг начинал копошиться докучный червячок по имени Здесь-Что-То-Не-Так, то практически всегда это означало, что именно здесь именно не так что-то и было.

«Что там были за слова? – подумала Маша, входя в лингвистический кластер видеала. – Камманна? Бодайна…» Малыш Сабуро безыскусно заливал насчет их значений. Неглубоких Машиных языковых познаний было достаточно, чтобы уловить несоответствие конструкции лексических единиц и приписываемых им значений. Ее подозрения с блеском оправдались.

«Камманна» означало «медлительный», а «бодайна» – огромный».

Ну что ж… Эти эпитеты вполне можно было приклеить к ожидаемому цунами. Хотя Маша была почти уверена, что ее желали не просто обмануть, а злостно обдурить и лишить главного приза.

«И еще что-то, – попыталась она вспомнить. – Кюсю? Рюкю? Но это названия островов. Зачем пилотам-айнам нужно было о них рассуждать?» Она закрыла глаза, сосредоточилась, обратилась к акустической памяти – своему сильному месту. С музыкальным слухом у Маши и так было неплохо, а уж ритмические последовательности она запоминала хорошо и надолго.

«Кусо-кёрю, вот».

Она ввела эти слова в строку переводчика.

Смущенно хихикнула, плутовато оглянулась, не читает ли кто с экрана через ее плечо, а затем довольно откинулась на спинку кресла.

Из разрозненных кусочков понемногу складывалась чрезвычайно захватывающая мозаика.

Похоже, Маша узнала, какую древнюю традицию пытались оградить от вездесущих гайдзинов.

«Большой, медлительный динозавр», – говорили пилоты. И присовокупляли к последнему слову неприличный эпитет.