Энигматист <Дело о Божьей Матери>

Оратор на трибуне полемизировал с какими-то отсутствующими на встрече оппонентами. Предметом заочного спора была книга, которую называли «Велесовой». Оратор вместе с единомышленниками в зале считал, что для истинного родноверца «Велесова книга», что Библия для христиан, и клеймил всяческих оппортунистов, осмелившихся оспаривать ее истинность.

«Хм, нужно будет расспросить о книге Стольцева», — подумал капитан. Нет, Стольцев же в Италии. Значит, остается Расторгуев. Лучко принялся незаметно разглядывать присутствующих. Люди как люди. Обычные лица, обычная одежда. На оголтелых фанатиков с виду не похожи.

Стяжав очередную порцию аплодисментов, оратор покинул трибуну, уступив место очередному выступающему, чье имя объявил молодой человек с микрофоном в первом ряду.

На этот раз теологический спор вышел очным, а потому куда более острым и напряженным. Человек на трибуне начал свою речь с вопроса то ли к залу, то ли к самому себе:

— Чем православие лучше язычества? Тем более, что именно язычество исконно является для нашего народа Родной Верой, а православие не более чем импортный продукт. Ну кто сказал, что Бог один? И к чему вся эта болтовня про господство «христианского менталитета»? История показала, что менталитет у нас скорее языческий, чем христианский. Мы, как и наши предки, испытываем куда больший трепет, наблюдая силу огня, воды и ветра, чем глядя на православную икону. Так скажите же мне, братья, зачем нам иная вера кроме Истинной?

— Не смейте богохульствовать! — зычно заорал тучный господин, чьи соседи дружно поддержали его свистом и топотом. — Язычники спокон веку поклонялись стихиям. Но Природа — это еще не Бог!

— Опять эти кликуши, — сказал кто-то рядом.

— Русский народ — результат веры в Христа, — продолжал «забивать» выступающего господин с луженой глоткой. — Вспомните, что случилось в семнадцатом году, когда нас заставили верить в новых идолов. Мы лишились души, чуть было не утратили великую культуру и способность к состраданию…

— Целью христианизации было лишить славян исторической памяти! — сопротивлялся оратор.

— Без христианства не было бы России: ни Толстого, ни Достоевского, — продолжал громыхать апологет православия вместе с соратниками, пока к нему не подошли три крепких паренька в косоворотках с резиновыми дубинками в руках. Угроза силы оказалась действенным аргументом. Вся компания во главе с толстяком вскочила с мест и испуганно попятилась к дверям. Лишь один молодой человек попытался остаться на месте, но, получив удар по шее, тоже спешно ретировался.

— Христианство зиждется на послушании, а язычество — на силе! — торжествующе съязвил оратор.

Заседание клуба было объявлено закрытым, и публика стала расходиться. На выходе всем желающим выдавали буклет о деятельности «Союза родноверцев». Лучко взял два экземпляра. Пригодится.

По дороге в управление он забежал к Расторгуеву — хотел рассказать об увиденном в Балашихе и показать буклет, а заодно расспросить эксперта, нашел ли тот объяснение загадочным камням на поляне и странному рассказу деревенской бабы. Расторгуев выложил на стол стопку книг и тщательно протер очки.

— Начну по порядку. Думаю, твою поляну используют в качестве святилища.

— И какому же богу оно посвящено?

— Не знаю. Перуну, Мокоши, Даждьбогу, еще кому-нибудь. А может, всем сразу.

— Ясно. Ну а что скажешь про бесов, которые «пляшут и в ладони бьют»?

Эксперт придвинул ближе к носу постоянно соскальзывающие под собственной тяжестью очки и, подняв палец, важно изрек:

— Ритуалы.

— Ритуалы? Ну, например?

— Выбирай на вкус.

Расторгуев раскрыл антикварный справочник с описанием старинной забавы, когда изображающие русалок девки накануне Троицына дня бегали по полю, били в ладоши и, приговаривая «Бух! Бух! Соломенный дух!», пением увлекали в чащу парубков посмазливее, чтобы там «защекотать их до смерти». Затем капитан ознакомился с традициями праздника Ивана Купалы, с кострами и танцами на лесных полянах.

— Да, похоже. А о «Велесовой книге» ты что-нибудь слышал?

Эксперт выложил перед капитаном очередной том:

— Речь идет о деревянных дощечках, якобы созданных в девятом веке, затем на тысячу лет потерянных и наконец найденных русскими эмигрантами уже в двадцатом веке. На дощечках написаны предания о неизвестных доселе событиях славянской истории, случившихся с четвертого по девятый век.

— А из-за чего сыр-бор?

— Научное сообщество однозначно признало книгу грубой мистификацией, а неспециалисты уверовали в ее подлинность.

— Стало быть, фальшивка? Ясно. А про этих что скажешь? — Лучко ткнул пальцем в буклет «Союза родноверцев».

— Про «эсеров»?

— Каких еще, на хрен, «эсеров»?

— Так их называют представители других языческих культов, — с улыбкой сообщил Расторгуев. — Вот, держи.

Он протянул капитану увесистую папку с материалами о российских язычниках. Одобрительно присвистнув, Лучко поблагодарил эксперта, затолкал папку под мышку и засобирался на доклад к Деду.

Франческа Руффальди грациозно выпорхнула из такси и помахала рукой. Глеб вскочил со стула и замахал в ответ.