Читаем Енисей, отпусти! полностью

– Здорово, мужики. За телегой?

– Здорово, Рыжий! Где тот?

– Х-хе, уехал. Услыхал, что в островах нельма прет, и уехал с Ванькой. Как ужаленный. Завтра только будет. А Лида в городе. Вон, если че, мою телегу возьмите. Вам ненадолго?

Пошли смотреть его телегу, оказалось, что серьга намного больше и не налезет на фаркоп.

– Может, веревкой подвяжем? – промямлил я, не ожидая, что будет так тошно от собственного голоса.

На мои слова никто даже не обратил внимания. Только Слава сделал скидку:

– Да ну, несерьезно.

«Ну раз так – фиг с ней, с этой лодкой, завтра вывезем». Едва я так подумал, как Володя резанул:

– Че, парни, чухаться? Пошли скидаем этот брус по-быстрому. Пошел он в пень…

– Ды-кэшно, – пробросил под нос Мотя.

До чего же не хотелось впрягаться в эту разгрузку бруса! Будто что-то дорогое, с тонкой заботой настроенное могло сорваться, смяться во мне. Я понимал, что это очень плохо, но только костенел в обиде на обстояние. Ведь сидел дома, планировал столько сделать, почитать наконец… И закипело раздражение на мужиков: что за нечеткость, стихийность, разве можно так организовывать работу? И кто-то серый внутри эту «нечеткость» стал перетаскивать уже на всю страну и занудил: «Да нет, так не пойдет, конечно». А бытовое паникерство подпело: еще и печка топится! А если уголек вывалится?

Я пролепетал, что, может, «ладно», «потом вывезем», намекая что, мол, из-за меня сыр-бор, из-за моей лодки, так что мне решать. Володя равнодушно ответил:

– Дак Мотьке все равно телегу забирать.

– Держи, – сунул мне верхонки Женя.

Я боялся показаться неловким, неумелым, уронить себе на ногу брус. Но слишком рано озаботился. Оказалось, надо лежки подложить. Еще не легче.

– Че он перекидывать, что ль, будет? – И Володя быстро выворотил из какой-то кучи два сизых бревешка. Едва я успокоился, выяснилось, что и прокладки нужны. Угнетало, что все действительно нужно и правильно, а мне не легче. Володя отошел в ограду к Нефеду и припер пружинящие прогибающиеся обрезки досок. Начали разгружать, и пришло облегчение, особенно, когда разогрелся и вошел в размах. Все действительно выеденного яйца не стоило.

– Еще нам должен будет, – хохотнул Володя, – сам бы хрен так сло́жил, хе-хе…

Я облегченно снял верхонки, зачем-то сказав:

– Женя, куда поло́жить?

Было ясно, что коротко не управимся, тем более Верхний Взвоз на Грузовом причале и ехать надо «в окружку», через весь поселок, потом обратно к моему дому, по берегу, а потом так же назад. Все это я мелочно просчитывал. «Ладно, хоть разгрузили», – подумал я облегченно и вдруг заметил, что мужики как-то странно стоят вокруг водилины, коротко обмениваясь словами, среди которых вырвалось Славино: «от… конь…» и Женино: «это с какой силой пятить надо». Мотя просто вскользь матюгнулся. Оказалось, что Нефед этот, сдавая назад, заломил прицеп и погнул одну из трубок водилины.

– Да, может, ничего? – с надеждой спросил я.

– Хрен ли «ниче» – вон трещина, – грубо ткнув пальцем, бросил Володя.

– Конечно, так не делается, – сказал Слава.

– Варить надо, хрен ли, – цеднул Мотя и хлестко сплюнул.

Опять все сгрудились в совещательном недоумении, а Володя, бросив: «Выправляйте пока!», быстро отошел. Через несколько минут они притащили с Рыжим сварочник, щиток, пачку электродов и бобину с проводом. Встал вопрос: куда цепляться. Пока Женя ломиком выправлял трубу, Володя подцепился к Нефедовской бане, откуда раздался отчаянный лай:

– Кобель злюч-чий такой у него! По зверю, наверно, идет, – вернувшись, сказал Володя весело, и было непонятно, в шутку или нет. Делал он все с улыбкой и будто проводя занятие, а остальные подчинялись и выполняли, но не теряя достоинства, а одобряя. Мотя присутствовал, как почва.

Оказалось, что Слава работал на алюминиевом заводе сварщиком, и Володя предложил ему:

– Ну че, Михалыч, покажешь мастер-класс?

– Да ладно, – застеснялся Слава, – ты уж сам.

Володя было взялся за маску, но она показалась ему неудобной, и он сделал поползновение подварить на ощупь, прикрыл ладошкой трещину. На что Слава настойчиво протянул маску и сказал:

– Владимир Ильич, ну что вы, не следует пренебрегать… техникой безопасности.

Володя варил грубовато, но надежно и не стесняясь Славы, и даже оказывалось, что спорая его хватка здесь жизненно уместней, и Слава это принимал как большее достоинство. Мотя, отвернувшись, словно обидевшись, прижимал прут арматурины, которым усилили трубу. Потом ждали, когда остынет металл.

Держали водилину, пока Мотя пятился, подцепили телегу, и вдруг Володя со словами: «видал, че!» вытащил из покрышки саморез. И в этом «видал че!» было столько очарованности жизнью, что распространялась она и на эту самую жизнь, и на собственный дар, который Володя считал лишь принадлежностью обстановки.

– Ехали и за Лесосибирском… Магазин, короче… – продолжал Слава сварочную тему. – Там сварочники вообще все есть.

– Обожди, это где?

– Ну где шиномонтажка… Где автовокзал, там еще справа стройматериалы.

Я знал это место и вставил слово:

– А слева еще «Казачья харчевня».

– Да-да.

Женя покачал головой и засмеялся дробно и редко:

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Заберу тебя себе
Заберу тебя себе

— Раздевайся. Хочу посмотреть, как ты это делаешь для меня, — произносит полушепотом. Таким чарующим, что отказать мужчине просто невозможно.И я не отказываю, хотя, честно говоря, надеялась, что мой избранник всё сделает сам. Но увы. Он будто поставил себе цель — максимально усложнить мне и без того непростую ночь.Мы с ним из разных миров. Видим друг друга в первый и последний раз в жизни. Я для него просто девушка на ночь. Он для меня — единственное спасение от мерзких планов моего отца на моё будущее.Так я думала, когда покидала ночной клуб с незнакомцем. Однако я и представить не могла, что после всего одной ночи он украдёт моё сердце и заберёт меня себе.Вторая книга — «Подчиню тебя себе» — в работе.

Дарья Белова , Инна Разина , Мэри Влад , Олли Серж , Тори Майрон

Современные любовные романы / Эротическая литература / Проза / Современная проза / Романы
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза