Енисей, отпусти!

Сергей готовился к этому дню со всей дотошностью. У него был специально сшитый суконный костюм, и от сукна еще шел масляный запах станка. Сережа очень любил кожу, сыромятные и юфтевые ремешки, которыми все увязывал. На поясе висел нож в рыжих кожаных ножнах с теснением – сидящий глухарь и ла́баз на трех соснах. Сухое нутро ветки так всему этому шло, и от взаимосвязи, круговой поруки любимого он умилился и в один момент почувствовал, как почти навернулись слезы.

Вдали раздался собачий лай. «Собаки залаяли, я уже тут!» – мелькнуло радостно в голове, но по низкому голосу он понял, что это не Храбрый. Чуть подпортилось настроение – нарушилось чувство обостренного одиночества, настолько гулкого, что свидетель, как трещина. Он снова попытался сосредоточиться на ветке, а потом и лай прекратился.

Озеро оказалось очень длинным и нешироким, метров сто самое большое. Ледяной припаек у берега был совсем узким. Рядом в водяной глубине темно виднелся звездообразный выворотень. Под той стороной припаек, наоборот, ширился, и в нем торчал во льду плот, на котором Мотя караулил уток, и еще какой-то вмороженный серый предмет. Сережа поставил ветку на воду и, надавив рукой на ней дно, почувствовал, как упруго выдавливает лодку вода.

Ветка была пепельно-серая – так же серебреет осиновый лемех на куполах, и Сережа отметил это с какой-то тихой радостью, торжеством. Ветка… легкая, изящная, как утица… И как утиный острый хвост, корма и носок. И чуть неправильная, как все живое, с веденой вмятиной на боку.

На ветке Сережа не ездил лет семь, но помнил и ее удивительную верткость из-за круглого днища, и то, как эта верткость проходит, обращаясь в стремительность с одного гребка весла. И помнил правила: не стрелять поперек хода и очень внимательно вылезать на лед – замком взяв и порку (так называют поперечную распорку), и древко весла, и оперев лопасть о твердое.

Сначала он попробовал проехать без ружья и снаряжения. Снял ремень, и, когда сел, ветка заходила частым и угрожающим ходуном, но он успокоил, уговорил ее, и она затихла. Она не бежала нигде, только в маленькой трещинке в носу народилась алмазная бусина. Потом Сережа пошевелился, и она снова заходила, затрепетала под ним, но, едва он гребанул летучим и легким веслом, ветка, разрезая тонким носом воду, пошла устойчиво и плавно, словно движение было опорой. И к Сереже прилило какое-то кишошное наслаждение, чувство мышечного слияния с текучей стихией, и сладостные жилы потянулись из-под ложечки к темной воде.

Описав круг, он вернулся к берегу. Ноги подрагивали. И от волнения, и от напряжения – посадка задницей на пятках требовала привычки. У берега серебрился кружевной ледок. Сережа решил попробовать, как этот лед себя поведет, если придется подъехать в другом месте. Осторожно подойдя боком, попробовал лед веслом – тот легко ломался. Тогда он подошел носом, и лед расступался с хрустом. Сережа расчистил целый причал, и аккуратно пришвартовался, положил весло поперек ветки на порку, так что лопасть оперлась о берег. Потом, зажав кистями и весло, и порку, твердо ощутил берег через весло, почувствовал, как, качнувшись, подладилась и замерла ветка, скрепившись с грунтом. Когда зашевелился и приготовился вставать, ветка затрепыхалась, наклонилась. Потребовала свободы расселина щель меж поркой и веслом в правой бережно́й руке – он усилил хватку и расселина сошлась. Лодка дрогнула и замерла. Казалось, земля пошатнулась, и ладно было уравнять с ней лодку, успокоить мерзлый берег с высоким лесом, и казалось, если надо – он и до горизонта свяжет-уберет болтанку своим сухожильным хватом.

Выбрался неуклюже, неверно ощущая правой ногой опору и продолжая давить к берегу вихлястую ветку, норовящую отчалиться, рвущую его в пахах – так раздирает кедрину трещина в каменном крутике́. И видя веточье дно в черпачинках от тесла, в котором чуть темнела водица, серебряной шариковой строчкой натекшая из щелки в носу. «Замокнет, – спокойно и уверенно подумал Сережа, – надо банку взять».

Потом не спеша подпоясался ремнем, на котором висел нож, кожаные торока и в который была вставлена железная скобка для топора, и помешкал: топор в ветку положить, или оставить в ремне? Если оставить – топор упрется концом топорища в ветку и будет неудобно топыриться. Сережа положил его на днище с гулким стуком, и резонатор ветки раскатил этот звук над водой. Положил сеть с круглыми берестяными поплавками, двуслойными, желтыми и прошитыми по краю толстой ниткой. Не обязательно ее поставит, но пусть дополняет пейзаж. И все-таки он волновался. И рука чуть дрогнула, когда кидал в ветку грузик – ржавую обойму от подшипника.

Подпоясался поверх ремня еще и патронташем, повесил на шею фотоаппарат, положил ружье в ветку. И снова началось усаживание. И снова ветка была связана через весло с берегом протезно твердо и берег подрагивал. Едва весло отпустилось от берега, неловко цепанув лед и чуть сбив плавность, едва настал первый гребок, как открылась полетная, крылатая и упругая тяга… И он полетел.