— С каких пор смерть… — Мира замолчала. И только сейчас осознала, что имел в виду Адан, когда говорил о вечности. Вспомнила, как Ллэр сказал, что давно лишил себя возможности умереть. И догадалась, что он ищет. — Атради бессмертны. Но как же тогда Роми? Она же чуть не погибла, если бы не ты…
— Атради уязвимы. Теоретически мы можем покончить собой. Но я не слышал ни об одном успешном случае самоубийства. Да и о не успешном слышал только об одном. Теоретически — нас могут убить. Как Адан чуть не убил Роми, — к удивлению Миры его улыбка вдруг изменилась, словно он в душе немного радовался тому, что Роми столкнулась с чем-то, чего не ожидала. Пусть даже это чуть её не убило. Пусть он ни за что не дал бы ей погибнуть. — Но шанс на успех ещё меньше, чем у самоубийства. Роми не знает, сколько ей лет. Она не помнит, когда была ребенком и была ли, не знает о временах, когда не существовало её самой. И её не тяготит то, что никогда не наступит день — и её не станет.
— А ты? Тебя тяготит?
— Я… Не тяготит. Это неверное слово. Сводит с ума — ближе, — он стал непривычно серьёзным. Даже из глаз ушло веселье. — Всё равно не то. Душит… Представь — всё можно осуществить, всё пережить, испытать. Любое чувство, любое стремление и даже полное их отсутствие. Я могу веками пить и куролесить, могу до бесконечности заниматься самообразованием, играть в игры с мирами и народами, впасть в депрессию и потратить тысячу лет на жалость к самому себе, десять тысяч лет! Потом я устану и от этого. Всё теряет смысл. Вечность — противоестественна. Мы не готовы к ней. Как минимум, такие, как я. Те, кто помнит своё детство, семью… Те, кто когда-то страдал, что жизнь коротка и рано или поздно придётся умереть, а потом получил то, на что и не смел надеяться. Время. Безграничное. Но наше сознание должно измениться прежде, чем мы примем этот то ли дар, то ли проклятие. Мы — слишком люди.
— Значит, атради можно стать? Обрести бессмертие? Как?
Ллэр ответил не сразу. Сначала отвернулся. Потом отошёл, нарочно зацепив на ходу ногой стопку бумаг. Мира только теперь обратила внимание, что хоть он и оделся, но остался босиком.
— Атради стать можно. Не каждому, конечно. Ты вот не смогла бы, если бы не Таль. Это как… Ну представь, что ты — цветок. Будущий цветок, точнее. Сейчас тебя нет и в помине, или ты сидишь где-то глубоко, под землей, в луковице. Придёт время, и что-то внутри подтолкнет, разбудит, рано или поздно ты появишься. Сначала стебель, потом — больше, и в какой-то момент стоит выбор — распускаться или зачахнуть. Так и этот дар. Сидит в тебе и ждёт своего часа. Потом начинает расти, потом его можно раскрыть или лишиться навсегда… И на всё это уходит много времени. Достаточно, чтобы передумать, — Ллэр хмыкнул. — Как, однако, я зарассуждал… — Он поднял с пола что-то прямоугольное и на вид пластиковое, сдул с предмета несуществующую пыль, протёр тыльной стороной ладони. Положил на один край стола, сам — расчистил себе противоположный, уселся. — Хотел бы я, чтобы с тобой об этом говорил не я. Алэй бы рассказал лучше. Я ведь был вторым, и я не умею так, как он… И она пришла ко мне задолго до того, как я попал в Плешь. В обход всех правил, — Ллэр сцепил пальцы в замок, уставился на свои руки. — Не совсем понимаю, что ты хочешь услышать. Рецепт? Весь путь? Почему не послал её к такой-то матери, когда явилась? А кто пошлёт, когда предлагают такое? У неё было, чем меня купить. Никто не давил на меня, не заставлял принять решение тут же. Но я принял. Сразу. И потом не сомневался. Долго ещё не сомневался… Это было… интересно. Захватывающе, сбылась мечта идиота…
— Она — это Роми?