Энни из Эвонли

– Это абсолютно точно, – выразительным тоном произнесла миссис Рэйчел. – Я вот тут говорю Марилле, что все странности мистера Харрисона объяснялись ее отсутствием и что мы должны сделать всё, чтобы она чувствовала себя здесь как дома, вот. Ну ладно, мне пора. Томас будет скучать без меня. Я выскочила на немного, потому что пришла Элиза и ему в эти последние несколько дней много лучше. Но я все-таки не люблю подолгу отсутствовать. Я слышала, Гилберт Блайд оставил учительство в Белых Песках. Осенью он собирается в колледж, я думаю.

Миссис Рэйчел пристально посмотрела на Энни, но Энни нагнулась над сонным Дэви, который сидел на софе и клевал носом, так что на лице Энни ничего прочесть ей не удалось. Она взяла Дэви на руки, прижав его светлую кудрявую головку к своей щеке. Когда она поднималась по лестнице, Дэви высвободил руку и обнял ею Энни за шею, дружески похлопал Энни по плечу и поцеловал.

– Ты жутко хорошая, Энни. Милти Бултер написал на своей доске сегодня стихи и показал их Дженни Слоун:

Лучше розы нет цветка.

Сладок мед, и ты сладка.

И это точно выражает мои чувства к тебе, Энни.

Глава 26 За поворотом

Томас Линд ушел из жизни столь же спокойно и незаметно, как и жил. Жена его показала себя нежной, терпеливой, не знавшей усталости сиделкой. Иногда Рэйчел держала себя несколько строго с Томасом, когда речь шла о его здоровье и когда его неторопливость и смиренность провоцировали ее на это, но когда он серьезно заболел, то не было голоса тише, руки нежнее и сноровистее, сиделки терпеливее.

– Ты была мне хорошей женой, миссис Рэйчел, – просто сказал он ей однажды, когда она сидела рядом с ним в полутьме, держа его тонкую, бледную старческую руку в своей ладони, закаленной работой. – Хорошей женой. Мне жаль, что я не оставляю тебе никаких богатств. Но дети будут ухаживать за тобой. Они все красивые, умные как их мама. Хорошая мать, хорошая женщина…

После этого он впал в сон. А на следующее утро, как только белая заря поднялась над остроконечными пихтами в долине, Марилла медленно прошла в комнату Энни и разбудила ее.

– Энни, Томас Линд скончался. Только что приходил их работник и сообщил. Я сейчас же пойду к Рэйчел.

Марилла на следующий день после похорон Томаса Линда ходила по дому с озабоченным до странности видом. Иногда она поглядывала в сторону Энни, порываясь, похоже, что-то сказать ей, но потом встряхивала головой и прикусывала губу. После чая она пошла навестить миссис Рэйчел, а когда вернулась, пошла в комнату Энни, которая сидела там и просматривала работы учеников.

– И как сейчас дела у миссис Линд? – спросила Энни.

Она немного успокоилась, собралась, ответила Марилла, присаживаясь на кровать Энни, что служило признаком необычного душевного волнения, поскольку по домашнему этическому кодексу Мариллы садиться на кровать, после того как она убрана, считалось непростительным проступком. Но ей очень одиноко. Элизе придется сегодня уехать домой: у нее сыну нездоровится и она не может больше оставаться у Рэйчел.

– Я, как закончу просмотр, сбегаю к миссис Линд и поболтаю немного с ней, – сказала Энни. – Хотела вечером заняться латынью, но латынь может подождать.

– По-моему, Гилберт Блайд собирается осенью в колледж, – сказала Марилла так резко, словно заставила себя переступить невидимую границу. – А ты не хотела бы тоже пойти в колледж, Энни?

Энни в изумлении подняла голову.

– Конечно, хотела бы, Марилла, но это невозможно.

– Я думаю, это можно сделать возможным. Я всегда считала, что тебе нужно пойти учиться. Мне неловко думать, что ты из-за меня забросишь дальнейшую учебу.

– Марилла, я ни на миг не жалею, что остаюсь дома. Я здесь была так счастлива. О, эти два годы были такими радостными для меня.

– Да, я знаю, ты была очень довольна. Но дело не в этом. Ты должна продолжать образование. Ты скопила вполне достаточно денег на год учебы в Редмонде, доходы от фермы еще год учебы, а там, глядишь, стипендию получишь, мало ли что.

– Да, но я не могу, Марилла. С глазами у тебя получше, конечно, но я не могу оставить тебя одну с детьми. За ними нужен глаза да глаз.