Энни из Эвонли

– Садитесь, Энни, присаживайтесь, – обратился к Энни мистер Харрисон тоном, мало отличавшимся от того, каким в Эвонли говорят на похоронах. – Эмили уехала с Рэйчел Линд в Кармоди, она уже заключила с Рэйчел Линд дружбу на всю жизнь. Это удивительно, они же совсем разные. всё, Эвонли, моим счастливым денькам пришел конец, полный. Теперь я обречен на эту чистоту и прибранность до конца моей земной жизни, я полагаю.

Мистер Харрисон делал все, чтобы его речь звучала как можно печальнее, но непреоборимый огонек в глазах выдавал его.

– Мистер Харрисон, вы же рады, что ваша жена вернулась, – воскликнула Энни, грозя ему пальцем. Не надо притворяться, будто вы не рады, это же невооруженным глазом видно.

Мистер Харрисон с облегчением улыбнулся глуповатой улыбкой.

– Ладно… Хорошо… Я начинаю привыкать, – уступил он. – Я не могу сказать, что мне неприятно было увидеть Эмили. Мужчине в таком обществе, как в этой деревне, нужна какая-то защита, а то ему и партию в шашки нельзя сыграть с соседом, как сразу начинаются разговоры, что он хочет жениться на сестре соседа, да еще и в газеты пропечатывают.

– Никто бы вас не подозревал, что вы ходите к Изабелле Эндрюс, если бы вы не выдавали себя за холостяка, – сурово выговорила ему Энни.

– Да ничего я не выдавал. Если бы меня кто спросил, женат ли я, я бы ответил, что да. Но это приняли за само собой разумеющееся. А самому мне совсем не хотелось говорить об этом, мне это было и без того неприятно. Представляю, что стала бы говорить миссис Рэйчел Линд, если бы узнала, что жена бросила меня. Скажете, нет?

– Но некоторые говорят, что вы бросили ее.

– Она всё начала, Энни, она всё начала. Я вам всё расскажу, потому что я не хочу, чтобы вы думали обо мне хуже, чем я заслуживаю. И об Эмили тоже. Но пойдемте выйдем на веранду. Всё так ужасно прибрано здесь, что мне немного не по себе. Надеюсь, через некоторое время я привыкну к этому, а пока мне легче смотреть во двор. У Эмили пока что не было времени прибрать его.

Как только они удобно устроились на веранде, мистер Харрисон начал рассказ о своих горестях.