Енох

 - Мне бы очень хотелось, Енох, умереть до потопа, чтобы Господь вывел меня из ада.

 - Проси - у Господа нет ничего невозможного.

 - Енох, а люди будущего будут знать о тебе до того, как наступят дни проповеди перед концом мира?

 - Почему ты спрашиваешь?

 - Не знаю. Наверное, потому, что мне очень бы этого хотелось. Вашего прихода с Илией должны будут ждать, а, стало быть, что-то знать о вас.

 - Люди последних времен будут почитать пророка Илию, почитать допотопных праотцев, а обо мне в их книгах - только несколько слов, но многие будут знать, что в конце времен я приду с Илией. Хотя и про меня будут книги, которыми не будут пользоваться при богослужении, но люди, которые их напишут, привнесут много "своего", и этого "своего" будет больше, чем меня. И все же люди узнают, что я живым был взят на небо, спускался для проповеди и снова был взят на небо. И многие будут знать то, что "никто не взыде на небо, токмо Сшедший с небес".

 - Тебя трудно понять, Енох!

 - Это ничего. - Енох улыбнулся, не открывая глаз. - А еще, Мелхиседека (голос брата стал веселее), люди будут просить у меня счастья в семейной жизни. Когда я там узнал об этом, я сказал ангелу: "Мы ругались с Сепфорой по пустякам, упрекали родителей друг друга, наказывали детей".

 - И что ангел? - спросила Мелхиседека.

 - Он, кажется, совсем не разбирался в семейной жизни. Ангел подумал и сказал, - сонно произнес Енох, - что это, наверное, и есть (Енох зевнул) счастливая семейная жизнь... - Не договорив, Енох заснул, украшенный улыбкой, провалился в мир, где все светящееся и прозрачное. На исподе век пульсировали неясные образы. И у Мелхиседеки ресницы стали клейкими, точно проклюнувшиеся листочки - не хотели разлипаться.

 В то же самое время праведный Сиф в святилище Адама в богомысленной молитве увидел в полусне-полуяви, как змея, скользя на персях между камнями, подбиралась к задремавшим Еноху и Мелхиседеке. Сиф точно почувствовал гладкий змеиный холодок в руке, пробудился и вооружился теплой молитвой о своих потомках. И те сквозь сон услышали голос Сифа, змеиный гладкий холодок точно скользнул и по их рукам. Енох и Мелхиседека пробудились одновременно. Змея замерла. Люди тревожно осмотрелись.

 - Это, должно быть, от жары, - сказала Мелхиседека и опустила голову на теплый камень. Задремал и Енох. А Сиф молился в святилище Адама. И снова Мелхиседека, засыпая, услышала его голос. И проснулась.

 - Енох, - разбудила она брата. - Нам пора в путь!

 Видя духовными очами, что Енох и Мелхиседека послушали его, Сиф в сердце возблагодарил Бога.

 18. Сиф в сердце своем возблагодарил Бога.

 - Во время молитвы мне показалось, - сказал Сиф Еве, - что Господь пошлет человека, который укажет путь к потерянному раю.

 От неясной тревоги Ева улыбнулась.

 - Ты уже пожилой, Сиф, - выдержишь ли такое утомительное путешествие? - Эти слова Ева сказала одновременно со скрипом калитки.

 За изгородью послышался сильный мужской голос.

 Мафусаил привез гостинцы из города, и Сиф из-за стебля старого розового куста без удовольствия наблюдал, как Ева смешивает в глиняных сосудах муку собственного помола с мукой каинитов. Мафусаил, розовый, оживленный, добродушный, молчаливо-серьезный великан, подтаскивал к закромам полные мешки из грубой шерстяной материи. Из ручья, протекающего через двор, ослы шумно хлебали воду.

 - Сиф, у меня хорошие вести, - сказал Мафусаил, отряхиваясь от муки.

 "Хорошие вести... из города?" - Сиф строго посмотрел в глаза Мафусаилу.

 - Вернулся отец мой Енох!

 Ева и Сиф коротко переглянулись.

 - Он говорит, что вернулся от ангелов.

 - Воля Божья, - сказал Сиф и прикрыл ладонью глаза. Их ломило от радости.

 Ужинали во дворе, сидя на плоских кожаных подушках под открытым небом. Ева поставила на скатерть-циновку кисель из простокваши и меда, положила холодные лепешки из пресного теста, густо и сладко пахнущие финики.

 - Сиф, - сказал Мафусаил, взяв с циновки лепешку. - Она подгорела с одной стороны. Я купил у каинитов железный лист...

 "Какое страшное словосочетание, - подумал Сиф. - "Железный лист". Только язык каинитов..."

 - ...И теперь наши лепешки не будут пачкаться в золе.

 Сиф кивнул. Его жена выпекала лепешки в золе, накрыв их глиняными горшками, и лепешки тоже не подгорали. Но Сиф промолчал. Ради совести. Совесть же разумел не свою, а Мафусаила. Сиф ждал, когда тот заговорит о Енохе. Но не торопил Мафусаила, спросил из вежливости:

 - Не оскорбляют ли тебя каиниты, Мафусаил?

 - Сейчас не те времена, Сиф. Тувалкаин запретил наносить обиду сынам Божиим: он - мудрый человек!

 "Тувалкаин хитер", - мысленно ответил Сиф, с мучительным нетерпением ожидая рассказа о Енохе. В задумчивости Сиф чертил на песке веточкой какие-то знаки. "Твоя борода ухожена, Мафусаил, а волосы слегка пострижены", - думал Сиф, выводя на песке знаки.

 - Я не знаю ритуалов каинитов, Мафусаил, но при общении с ними наша вера умаляется по этому закону.

 Мафусаил прочитал знаки под веточкой Сифа. Тот привел дробные числа к наименьшему знаменателю.