Енох

 - Иавал видит плотским умом, он не созерцал пресветлого света Божия, он даже не верит тем, кто рассказывает про ангелов, он только пишет про них.

 - А какая разница, Енох?

 - Как бы ты не представлял минерал солнечного цвета, который не дает металлической проказы, как бы ни описывал его в своих книгах, если его не будет в твоих руках, ты не станешь его владельцем. Так и Иавал-скотовод. Сколько бы он ни описывал ангелов, он не увидит их.

 - Ты же еще не видел ангелов, когда рисовал их на стенах твоего дома?

 - Я слышал о них из преданий, идущих от Адама и Евы. И поверил им всей душой.

 Казалось, горной дороге не будет конца, но колесницы прогрохотали по горбатому мостику через речку, кони шарахнулись в сторону и при мутном свете луны понесли по равнине.

 - Мне помнится, у Иавала в пергаменте что-то написано про то, как мы едем с тобой в город, Енох? - Тувалкаин развернул пергамент. - Как же!.. "Они выехали на равнину, и снова пошел снег". - Тувалкаин отдернул полы. Ветер и снег ворвались под кожаный кузов. Тувалкаин рассмеялся. Енох улыбнулся и с наслаждением вдохнул снежный воздух.

 - Никогда не привыкну к резким переменам погоды, - пожаловался Тувалкаин.

 - После потопа такого не будет, - сказал Енох.

 - Да? У Иавала-скотовода в пергаменте нет таких слов, - сказал Тувалкаин, посмеиваясь. Но вот улыбка исчезла. Он внимательно читал.

 - Читай вслух, - попросил Енох. Тувалкаин будто очнулся, посмотрел внимательно на Еноха и, подняв пергамент поближе к светильнику, стал читать: - "Тувалкаин был еще молод и по крутой лестнице..."

 41. - "Тувалкаин был еще молод и по крутой лестнице поднимался легко и скоро, точно обгоняя высокое эхо своих шагов. Пошире приоткрыл кованую дверь в комнату.

 В глубине ее на устланной коврами кровати сидела его мать Цилла, одетая по-домашнему, простоволосая, босиком. Возле нее вертелась двухгодовалая девочка, младшая сестра Тувалкаина. Она чему-то по-детски смеялась и к чему-то тянула ручонки. Напротив Циллы, широко расставив ноги, стоял в дорожном плаще Ламех и перекидывал из руки в руку оранжевый тряпичный мяч в виде солнца. Мяч радовал девочку, к нему она тянула ручонки. Тувалкаин поймал себя на мысли, что отец перекидывает из руки в руку свою огромную лысую голову. Ламех обернулся на шаги и вопросительно улыбнулся. Он чуть наклонился и кинул мяч девочке, но она не поймала. Ламех поднял мяч и снова кинул его девочке, и она снова не удержала его, но требовала:

 - Мне - солнце! Мне! - Ламех вложил солнце в руки девочки и долгим взглядом остановился на узком полированном ларчике в руках сына. Поежился и вдруг спросил Тувалкаина:

 - Хочешь пшеничного вина?

 - Не откажусь! - ответил Тувалкаин. Хотел сказать бодро, но получилось натянуто. - Я промок и озяб.

 - Цилла, распорядись, чтобы нам принесли пшеничного вина. - Ламех догадался, что именно принес ему сын.

 Цилла с дочкой покинули комнату. Девочка капризно требовала солнце.

 - Отец, я выковал меч, который обещал подарить тебе!

 - Далеко ли находится этот меч, сын? - спросил Ламех не отводя взгляда от полированного ларца в руках Тувалкаина.

 - Недалеко.

 - И мой сын сегодня подарит его мне?

 - Этот меч предназначен для тебя, отец!

 - Предназначен? Кем?

 - Богами!

 - Богами? Стало быть, нам надо ждать от них еще каких-нибудь знамений?

 - Каких еще знамений тебе надо, отец, когда проклятие, тяготеющее над Каином, начинает сбываться. Уже много лет каинитянки рожают только девочек. Скоро наши поля некому будет обрабатывать.

 - Есть уже семьи, где смешанные браки дали потомство.

 - Это исключение, отец! - Тувалкаин кисло поморщился. - Каин сдерживает сифитов. Если бы...

 Слуга принес пшеничного вина и удалился. Тувалкаин осушил чашу. Грязная вода с подошв и подола плаща сделала под Тувалкаином лужу.

 - Неужели позор Каина будет вечно тяготеть над нами, отец? Каинитянки нравятся сифитам, и они этого не скрывают. Если бы не было Каина, никто и ничто не препятствовало бы смешанным бракам. Но это предубеждение сифитов по отношению к Каину! Именно к Каину, отец! Не ко всем каинитам, а к Каину...

 - Ты не боишься так говорить, сын?

 - Боюсь! Но если и ты будешь бояться, отец...

 - То - что?

 - Тогда позор Каина будет тяготеть над нами до тех пор, пока мы не вымрем. - Он положил на стол полированный узкий ящик и открыл крышку. Ламех долго смотрел на меч.

 - Это чудо, - прошептал он и осторожно взял меч в руку. - Это чудо! - шептал он, любуясь мечом.

 - Этим мечом можно избавить наш род от позора!

 - От позора можно избавить наш род и кухонным ножом, сын мой, но ты сотворил чудо, - шептал Ламех, любуясь мечом. И Тувалкаин отметил, что в глазах у отца тот же простосердечный восторг, что был у маленькой дочери, когда она тянула руки к оранжевому мячу.

 - Ты сотворил чудо, сын! - повторил Ламех. - Этот меч сделает меня еще сильнее.

 - Если бы не Каин...

 Ламех взмахнул мечом, и он просвистел над головой сына. Тот отшатнулся, подавляя во рту тошнотворный металлический вкус.

 - Ты что, отец? Ты мог бы убить меня!

 - Да? Ты так считаешь? А я, было, подумал, что ты сомневаешься во мне.