Енот-потаскун

— Прекрасно знаешь, что нет, — я бросил полотенце на стул и сел рядом с ней, нащупывая застежку на спине. — Только за.

— Тогда предоставим решение высшим силам, — лифчик полетел в компанию к полотенцу. — Если это надо сейчас, значит, будет. Если нет, значит, еще не время.

— Не боишься? — пальцы пробрались под тонкую полоску кружева.

— Немного, — она приподнялась, чтобы я мог снять. — Но это не тот страх. Не знаю, как объяснить…

— Не надо, я понимаю. Мне тоже страшно, потому что это меняет всю жизнь. Потому что это ответственность совсем другого уровня. Но я хочу этого.

— И я, — Наташа прижалась ко мне. — Теперь хочу. Ну, может, пока еще не так остро, чтобы плакать, если не выйдет. Но если получится, буду рада.

— Давай не будем об этом думать: выйдет, не выйдет. Ладно? Мы просто сейчас вдвоем. И я очень тебя люблю.

— И я тебя, — прошептала она, приоткрыв губы навстречу моим…

***

Две недели пролетели, как один день. Из постели мы все-таки иногда вылезали, чем, кажется, неизменно удивляли Эдуарду. Побывали на маяке, обошли весь мыс, спустились вниз к океану. Съездили в Лиссабон, Синтру и Кашкайш. Наташа до тошноты объелась теми самыми страшными пирожными — паштейш де ната. И смеялась: они мои тезки. И, кажется, влюбилась в Португалию так же, как я. Во всяком случае, мы решили приехать еще раз. Когда сможем.

Каждый вечер мы ходили смотреть с края света, как топится в океане солнце.

— В этом есть что-то жутко эротичное, — сказал я Наташе, когда мы пришли туда в последний раз, накануне отъезда. — Не знаю, почему. Но есть.

— Ты как солдат, который смотрит на кирпич и думает о бабе, — рассмеялась она. — Потому что всегда о ней думает. Кстати, Енотаев, а почему ты в армии не служил?

— По приколу. После универа должны были забрать, уже повестка пришла, но «Тойота» выбила отсрочку. Как особо ценному молодому специалисту. А когда уволился, то ли они не сообщили об этом в военкомат, то ли еще какая-то накладка получилась в бюрократии, но, в общем, обо мне там забыли. А сам напоминать не стал. А теперь уже все, двадцать семь. Разве что в партизаны заберут. На сборы.

— Понятно, — протянула Наташа. — А в войска какие? Должны были забрать?

— В баллоны.

— Это что такое?

— Автомобильные, само собой. Куда меня еще.

— Такие есть? — удивилась она.

— Прикинь, да.

Я забыл бы об этом разговоре, как военкомат забыл обо мне, но Наташа напомнила.

Через три дня после нашего возвращения домой я проснулся в начале седьмого утра от странных звуков: то ли хохота, то ли рыданий. Не обнаружив ее рядом, подумал, что Тошка выбрался из клетки и устроил дебош. Но он мирно дрых в своем гнезде, свернувшись клубочком.

Под дверью туалета светилась тонкая полоска. Я стукнул костяшкой:

— Эй, с тобой все в порядке?

— Сейчас.

Она вышла — халат на голое тело, коса растрепана, взгляд совершенно нечитаемый. Разлюли-малина.

— В баллоны, говоришь? Забрать тебя должны были?

— Наташ, ты чего? — мне стало жутковато.

— Это они ошиблись, — ее рука пробралась под резинку боксеров с обкуренными крокодилами, и что-то царапнуло кожу. — Ты прирожденный снайпер. С одного выстрела в яблочко.

Я вытащил из-под резинки тонкую картонку и, еще не глядя, понял, что это.

Две полоски!

— Наташка!!!

Я подхватил ее, прижал к себе, и она со смехом обняла меня за шею.

— Как хрустальную вазочку, пожалуйста, папаша!

Что-то проскользнуло у ног. Я отпустил Наташу, обернулся и обнаружил, что некий тощий и облезлый по весне субъект подобрал упавшую семейную реликвию и понес в свою нору стирать. Ну как же, добыча!

— Ну что, братан, — сказал я ему, отобрав тест, — с прискорбием вынужден тебе сообщить, что твой статус в стае скоро понизится на один пункт. А может, и не на один, кто знает.

Что поделаешь, ответил он мне взглядом. Енотов много не бывает. Если что, обращайтесь. Помогу пеленки стирать.

Конец