Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К

Семейная легенда, бабушка Марья, была личностью неординарной, и смерть ее не слишком походила на обычную кончину пожилой женщины. Она не умерла на больничной койке от какой-нибудь неизлечимой старушечьей хвори, не осела под тяжестью собственной массы, помноженной на время, на лестничной площадке между четвертым и пятым этажами, не отравилась несвежими консервами из продуктового набора, не превратилась в груду мятых тряпок и дробленых костей под грязными колесами маршрутного троллейбуса. Спелеолог Мария Львовна Стоцкая выглядела ровесницей собственной дочери, весила шестьдесят килограммов при росте сто семьдесят восемь сантиметров и никогда не закрашивала седину по причине отсутствия таковой. Она имела все шансы побить ветхозаветные рекорды долголетия, но накануне своего пятьдесят седьмого дня рождения была погребена под рухнувшим сводом пещеры, куда спустилась в одиночку и, по единодушному свидетельству коллег, без особой надобности, просто из любопытства. Научные исследования всегда были для нее лишь благовидным предлогом все глубже проникать под кожу планеты, скитаться по подземным лабиринтам, где тело переполнялось блаженным покоем, а разум верещал, опьяненный невыразимым, сладостным ужасом. Мария Львовна тайно ревновала Аида к законной супруге его Прозерпине и, пожалуй, осталась бы довольна, узнав, что останки ее упокоились на месте катастрофы, на глубине двухсот сорока метров под землей: все лучше, чем кое-как вырытая яма да мраморная «дура» (столь неуважительно она при жизни величала надгробные памятники) на подмосковном кладбище.

Если бы бабушка Марья не стала спускаться в опасную пещеру, Машу наверняка назвали бы Ириной, Светланой или Натальей: эти женские имена были в ту пору настоящим хитом сезона и занимали первые позиции в роддомовских чартах. А так – у родителей и выбора-то не было. Многочисленная родня в ультимативной форме потребовала окрестить малышку Марией, словно бы возможность и впредь регулярно употреблять имя покойницы в семейных беседах отчасти возмещала им недавнюю утрату. И только одна дальняя родственница, то ли крестная бабки теткиной невестки, то ли, напротив, свекровь кумы прадедушкиного пасынка, богомольная, суеверная сельская старушка, раз в несколько лет наезжающая к столичной родне с единственной целью навестить многочисленные фамильные надгробья, укоризненно поджимала бледно-голубые, словно бы инеем обметанные губы. Дескать, не дело это – живому дитю давать имя покойницы, которой еще сорок дней справить не успели. Ой не дело! Слишком рано о смерти начнет девчонка задумываться, и если в младенчестве сама не помрет, то потом других со свету сживать станет, – предупреждала молодых родителей раскрасневшаяся от переживаний старушка. Да кто ж ее, полоумную, слушал…

Мама, правда, потом не раз с содроганием вспоминала чудаковатую пророчицу, но стеснялась признаться близким, что почти уверовала в справедливость суеверного ее бормотания. В течение первых пяти лет своей жизни Маша умудрилась не только переболеть всеми обычными ребячьими хворями и в придачу подцепить несколько редких эксклюзивных болячек, но и пережить немало других потрясений. В годовалом возрасте она вывалилась из окна третьего этажа (обошлось без трагических последствий, поскольку маленькая летунья угодила в сугроб). Тремя годами позже, во время летнего отдыха на море, она поскользнулась на мокрых камнях и, на глазах у потрясенных родителей, шлепнулась в воду с пирса. По счастью, рядом было немало хороших пловцов, способных быстро выудить из пучины захлебывающегося детеныша.