Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К

А по дороге домой гадаю – это у него оборот речи такой «еще больше отличаться от своего тезки», или этот хитрец о чем-то догадывается? Впрочем, пусть себе. А я посмотрю, какая идиотская будет рожа у моего персонального исследователя, когда он попытается высказать свои догадки вслух. Тайны, вроде моих, – они ведь только потому и тайны, что формулировке не поддаются. Так что никаких проблем.

123. Йель

Йель попал на крючок к рыболову и лишился кончика клюва, но с помощью хитрой уловки вернул его себе.

Время идет, наступает март, снег превращается в серую ноздреватую грязь, ледяная твердь истончается, обнажая нежную земную, и птичий щебет разрывает мне сердце, суля какую-то смутную надежду – не знаю уж на что.

Я-то ничего не жду. Ничего и не происходит. То есть все время что-то происходит и вокруг полно сорок-добровольцев, всегда готовых принести мне новости на хвосте. В том числе и свежайшие новости обо мне, любимом. Я их внимательно выслушиваю, но понимаю, что меня это как бы не очень касается. Я умудрился стать эпизодическим персонажем собственной жизни. «Оверсайдер» – этот Венин термин нравится мне все больше. Не то чтобы он мне льстит, просто чертовски точен, меткое попадание, в яблочко. Ай да Веня, ай да Вильгельм Телль!

«Вильгельм Телль» между тем развил бурную деятельность. Готовит триумф моего мертвого двойника. Выставка запланирована на сентябрь, поскольку весной, дескать, уже не успеть, а лето, по его утверждению, – «мертвый сезон». Про себя я думаю, что «мертвый сезон» – очень неплохое время для выставки мертвого фотографа, но с советами не лезу. Нам, потомкам Чингисхана, все едино: что нуждающихся в оплодотворении подтаскивать, что оплодотворенных оттаскивать. К тому же Вене виднее, ибо он стоит на вершине информационного холма, а я – не в долине даже обретаюсь, а на дне глубокой ямы.

Я доволен таким положением вещей: в моей яме тепло и уютно. На свете счастья нет, но есть покой и воля, горячий душ и конфеты «Птичье молоко», черный кофе и темный ром, уроки вождения и песенки «Queen», хорошая обувь и английские сигареты. И еще много всякого разного. Мулаток и кокаина, правда, как не было, так и нет, но – дело наживное. Какие наши годы!

В поте лица постигаю науку получать удовольствие от мелких радостей бытия, поскольку крупных радостей мне пока не светит. Очевидно, я превысил свой лимит еще в прошлом году. Сначала наяву, потом – во сне. Так что теперь придется немного потерпеть. Ничего, потерпим, тут важно найти побольше приятных мелочей, зарыться в них с головой и почаще ворочаться с боку на бок, чтобы вокруг все шумело, гремело и перекатывалось, чтобы не было ни малейшего шанса сосредоточиться на размышлениях о собственной участи. В этой дурацкой мишуре можно, пожалуй, спрятаться от тоскливых прошлогодних страхов, снующих по щелям вместо милых моему сердцу рыжих тараканов. Травлю их, травлю, а толку…

– У меня все хорошо, – говорю я по утрам своему зеркальному отражению. – Все очень, очень здорово. Никогда не думал, что моя жизнь сложится так замечательно. Даже надеяться не смел.

– Ты уверен? – саркастически ухмыляется оно. – За последний год ты потерял любимую женщину, лучшего друга, профессиональную квалификацию, родной город, интерес к жизни, остатки разума и даже уверенность в том, что поутру в твоей постели проснется тот же самый парень, который забрался туда накануне. Продолжить список или достаточно?

Список, что и говорить, внушительный. Но на сей случай у меня есть хороший ответ.

– Представь, – говорю я угрюмому обитателю Зазеркалья, – что тебе вдруг предложат совершить путешествие во времени, в том направлении, куда никого не пускают. Открываешь глаза – за окном проспект Мира, на календаре, скажем, начало мая девяносто второго. Последнее воспоминание – «путешествие на Запад» по коммунальному коридору, до уборной и обратно. Ничего не было: никаких гадалок, никаких наваждений, никаких демонов, двойников, несбывшихся реальностей и роковых любовей. Впереди – халтура на свадьбе в Беляевке, легкое отравление местным самогоном, покупка новых джинсов и знакомство с умопомрачительной блондинкой, которая через неделю радостно сообщит тебе, что морально готова к замужеству. Правда, здорово? То-то же, сиди и не выпендривайся, горе мое.

Зазеркальный хмырь, как и я сам, вынужден признать, что единственным привлекательным пунктом программы может считаться разве что погода. Май в прошлом году и правда был изумительный. Мартовская Москва по сравнению с тем дивным, душистым маем – лимб строгого режима для некрещеных трудных подростков, в лучшем случае.

Эта нехитрая уловка, как ни странно, помогает мне всякий раз, когда слабохарактерная сволочь, имеющая, к сожалению, немалую власть над моим организмом, начинает истерически вопить, что жизнь ужасна, сердце разбито, впереди – лишь мрак безумия, «лестница в небо» да зловещая дата: «1965–1995».

Ну, почти всякий раз…

124. Йима