Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К

– Слова разъедают ткань таких событий, как кислота. Выболтаешь сокровенное воспоминание собутыльнику, а наутро обнаружишь, что рассказывал ему давнишний свой сон, да еще и настаивал, будто все произошло на самом деле. Посмеешься над собой и забудешь… Так-то!

– То есть от моего поведения теперь зависит не только будущее, но и прошлое?

– Совершенно верно. Подобные вещи, к слову сказать, случаются куда чаще, чем принято думать. На одном из человеческих языков[6] этот эффект называется бекенхама – «упраздненное время». Так говорят, когда речь заходит о прошлом, достоверность которого до какого-то момента не вызывала сомнений, а потом стала вымыслом, поскольку на смену ему пришло новое, не менее достоверное прошлое.

– Ну ни фига себе! – ошалело мотаю головой. – В каком же это языке есть термин «бекенхама»?!

– В языке людей, которые знают о времени куда больше, чем ты способен вообразить… что, впрочем, не делает их ни бессмертными, ни просто счастливыми. С теоретическим знанием – с ним всегда так.

– Это тоже правило? – спрашиваю.

– Скорее просто сентенция. Плод многолетних наблюдений, так сказать… Так ты понял, почему надо молчать?

– Если я проболтаюсь, я однажды вспомню, что ничего такого не было?

– По крайней мере, усомнишься. Какая-то часть тебя будет помнить эту ночь в поезде и наш с тобой разговор; другая же станет твердить, будто ты летел в Москву самолетом или автостопом добирался. И, возможно, эта двойственность сведет тебя с ума. Множество рассудков повредилось именно на этом участке трассы. Я тебя убедил?

– Ага.

– Вот и славно. На этой оптимистической ноте предлагаю считать нашу партию в нарды завершенной.

– Как, уже? Но вы так ничего толком и не…

– Ты услышал от меня ровно столько, сколько готов был услышать. Ни словом больше, ни буквой меньше. А посему до следующих встреч, мои маленькие радиослушатели!

Последнюю фразу он выдал голосом «доброго сказочника», артиста Николая Литвинова, ведущего чуть ли не всех радиопередач моего детства. Пока я изумленно распахивал рот, стараясь добиться максимальных размеров открытого миру отверстия, Карл Степанович поднялся с места и неуверенно проследовал в коридор, одарив меня напоследок диким взором светлых, как бельма, глаз. Одной рукой он словно бы придерживал сердце, не давая ему выскочить из грудной клетки, другой, как слепой, прокладывал себе дорогу.

Я понял, что загадочный «голос» ушел, остался лишь мой настоящий сосед по вагону, и возблагодарил небо за то, что сей господин не потребовал от меня разъяснений. Что я мог ему сказать? Что диагнозы у нас разные, а бред один на двоих? Ну так это он и без моей помощи сообразит, пожалуй…

Проводника в коридоре, к слову сказать, не было. Сей факт вселял оптимизм. Жизнь, вероятно, в очередной раз налаживалась.

66. Дварака

В индуистской мифологии столица ядавов.

Поезд прибыл в Москву ночью, в самое глухое, мертвое время, как и положено дополнительным поездам. Поскольку перед этим я проспал чуть ли не сутки, запершись в купе на все замки, включая искореженную кем-то, но исцеленную моими усилиями цепочку, устраиваться на ночлег можно было не спешить. Я оставил рюкзак в камере хранения, купил в зале ожидания мороженое крем-брюле (вожделенное столичное лакомство, одно из сладчайших младенческих воспоминаний) и отправился гулять по городу.

Киевский вокзал произвел на меня гнетущее впечатление, каковое требовалось немедленно развеять. Уж я-то знаю, как важно поладить с городом, где собираешься провести хотя бы несколько дней жизни! Если поначалу не заладится, потом все будет не в радость: и от еды местной желудок скрутит, и аборигены нахамят не раз, и милиция будет через каждые пять метров останавливать по причине необъяснимого сходства вашего облика с приметами очередного кровожадного карманника, и от сквозняка в гостиничном номере ячмень на глазу выскочит, и свободные такси станут проезжать мимо, да еще птица какая-нибудь местная поставит несмываемую белую кляксу на плечо, этакое позорное клеймо докучливого гостя – достойное завершение череды мелких пакостей!

Словом, нет ничего хуже, чем невзлюбить новое место обитания. Чтобы домашняя, прикормленная, ручная удача не оставила вас в чужом городе, с ним нужно поладить, причем тут требуется искренняя симпатия. Просто сказать себе: «ОK, будем считать, что мне все нравится» – недостаточно.

К сожалению, интерьеры большинства вокзалов и аэропортов не оставляют приезжим ни единого шанса на любовь с первого взгляда. Привокзальные площади тоже редко способствуют пробуждению добрых чувств. Единственное, что можно предпринять, – как можно быстрее покинуть неуютные эти пространства и отправиться на приятную прогулку. В этом отношении мне повезло: ночью можно полюбить не только Москву, но и пресловутый Бердичев; из всех городов, где мне доводилось бывать, ночью я не смог полюбить только Свердловск, да и то потому лишь, что попал туда зимой, когда на улице было чуть ли не минус сорок.