Он испытующе разглядывает мою физиономию в надежде обнаружить там хоть какие-нибудь признаки понимания. Вероятно, ничего обнадеживающего там не находит, потому что снова пускается в объяснения.
– Однажды ты уже получил хорошую инструкцию. Идеальную, применимую абсолютно ко всем ситуациям. Помнишь своего инструктора по вождению?
Киваю. Я в недоумении. Поспешно вытряхиваю из сундуков свои, чужие, неизвестно чьи воспоминания. Все в суп, все пригодится. Но ничего судьбоносного во время моего обучения, кажется, не происходило… Впрочем, могу ошибаться. Давно дело было, да и в архивах своих я по-прежнему не хозяин. Скорее постоянный посетитель, с широким, но все еще ограниченным доступом к секретным файлам.
– Он объяснил тебе, что хороший водитель должен расслабиться и получать удовольствие от процесса, а не сидеть, скукожившись, в ожидании столкновения с первым попавшимся самосвалом. Говорил, что только расслабившись, ты сможешь сконцентрировать внимание на дороге. В ту пору тебе удивительно легко удалось добиться нужного результата. Именно поэтому ты так любишь кататься: стоит тебе сесть за руль, и ты автоматически приводишь себя в состояние равновесия. Очень полезный условный рефлекс. Если у тебя будут трудности, ночуй в машине. Вообще оттуда не вылезай, пока не научишься сохранять нужное настроение на протяжении суток… Впрочем, я надеюсь, что до таких крайностей не дойдет.
Теперь я, кажется, понимаю, что от меня требуется. Ничего невозможного, к счастью. В восторге от того, что все так славно улаживается, я молитвенно складываю руки на груди и низко кланяюсь доброму советчику, хоть и понимаю, конечно, сколь нелепо выглядит поклон сидящего человека…
Но наблюдать сей ритуал некому: нет уже рядом Франка, нет чернильных клякс темноты под фонарями, и призрачных домов, и живых, настороженно наблюдающих за происходящим деревьев тоже больше нет. По счастию, это не означает, что я влип в очередную историю. Просто я просыпаюсь. Уже, считай, проснулся.
103. Умуги-химэ
Ощупываю себя трясущимися руками. Целый вроде бы. Живой. Неповрежденный.
Мне хочется плакать и смеяться, но я не плачу и не смеюсь. «Спокойствие, только спокойствие», – твержу про себя любимую мантру рыжего трикстера по фамилии Карлсон. Когда и учиться внутреннему спокойствию, если не с утра пораньше? Поднимаюсь с пола и иду в ванную. Подставляю под горячие струи воды глупую, но уцелевшую голову. Спокойствие пока не снизошло на меня, но уже вроде бы стоит рядом. За руку обещает подержать, если буду себя хорошо вести. А я ведь буду. Буду вести себя хорошо, все дальше и дальше, не задумываясь о конечной цели этого путешествия.
Покончив с умыванием, мы отправляемся на кухню. Я иду впереди, спокойствие плетется следом. Сейчас я, пожалуй, сварю ему кофе. А там – по обстоятельствам.
104. Ундины
Франк сладко зевнул и с хрустом потянулся – не потому, что действительно хотел спать, а просто так, для пущего удовольствия. Прислушался к собственным телесным звонам и шорохам, решил, что второе упражнение неплохо бы повторить. Некоторое время с наслаждением растягивал и разминал суставы, тихо урча от удовольствия. Так увлекся, что чуть не превратился в огромную пегую росомаху, да вовремя опомнился: столь радикальные метаморфозы сейчас были бы некстати. И потом поутру во всем следует соблюдать меру. Это правило Франк изобрел сам, недели две назад, и намеревался придерживаться его хотя бы до конца лета.
Франк был чрезвычайно доволен. Дело, которое он в течение нескольких лет полагал первостепенной и самой сложной своей задачей, считай, сделано. Его юный преемник забрел уже так далеко, что вернуться у него теперь вряд ли получится, даже если очень захочет. А он не захочет: уже почувствовал металлический привкус могущества во рту, теперь его от чудес за шиворот не оттащишь… Как дальше пойдет – дело десятое. Франк почти искренне полагал, что это его уже не касается. Несмотря на почтенный возраст и опыт длительного заключения в камере-одиночке собственной судьбы, он по-прежнему считал словосочетание «свобода воли» не совсем пустым звуком. Скажем так: полупустым. То есть наполовину заполненным горячим, густым, как утренний шоколад, смыслом.
Окончательно вернув себе антропоморфные очертания, Франк добавил ключевой воды в заранее нацеженную порцию птичьей крови. Щелкнул пультом. Лазерный проигрыватель ожил, замигал приветливо зеленым огоньком. Диск начал вращаться, Мартин Гор запел: