Энциклопедия наших жизней (семейная сага). Истоки. Книга 3. Детство и юность Ираиды. Глава 2

15 МАРТА

ИРА, ЗДРАВСТВУЙ!!!

Начнём ругаться. Ты пишешь мне, что я редко вспоминаю тебя, т. е. редко пишу тебе письма. Да пойми, ты, чудачка, как же я могу часто писать тебе письма, если ты говоришь, что они скучные, сплошное нытьё. Это же меня раздражает. Я, например, не нахожу твои письма скучным, хотя ты намного опытнее меня в этом деле. Извини меня за частые помарки. Ты хочешь писем – романов, интересных.

Захватывающих. А если я пишу, как умею, если писатель из меня плохой. Что тогда? Всё к чёрту.

Ну, знаешь ли, ты чересчур много хочешь, даже от писем. А, ведь, письма пишутся (как я понимаю) для того, чтобы поговорить с другом, поделится с ним и радостью и горечью, рассказать о своих делах, переживаниях, посоветоваться. А что я слышу в ответ, что я нытик, что я скучный и грубый, что я не умею писать писем, что мне надо у кого-то поучиться. Если бы мне так написал кто-ни будь другой, я бы не задумываясь, вообще писать не стал. А вот с тобой я ещё медлю, мне интересно, что же дальше будет. Может быть, ты будешь мне высылать темы, рисунки на мои письма, и я как по заказу буду их писать. Именно то, что тебя интересует, и что тебе будет нравиться.

Скажешь – напиши о звёздах, и вот, пожалуйста, – письма три о небесных светилах. Пожелаешь о любви – пожалуйста. В таком же духе и дальше. Просто прелесть. И интересно, и уважение видно, А что до того, кто пишет, или как живёт? Может быть, и правда ему скучно, может быть не с кем поделиться своим горем. Было бы мне хорошо и не скучно.

Так я, Иринка, должен тебя понимать?

Я же не говорю тебе, что мне так приелось и надоело это слово – «жених», что нужны чувства радости от твоих писем. В общем, чтобы долго не ругаться, давай так договоримся. Критику моим письмам ты оставь при себе, или делись с Лялькой. А мне, пожалуйста, об этом не пиши. Я знаю, что тебе пишу, и за каждое сказанное слово отвечаю. Когда подучусь, тогда жди от меня большего. Ясно? Моя фирма больше таких претензий не принимает. Нет, ну надо же, чёрт возьми, так расстроить человека, больше того – сделать его в собственных глазах глупым. Ну и ну. До всего доберёшься, всё рубишь напрямик, не считаясь с правилами приличия. А я по правде сказать до сего времени не считал себе глупым. А вот сейчас, благодаря твоей удивительной прозорливости – прозрел. Спасибо, Ира, за науку.

Так, вводная лекция кончилась. Пойдём дальше. Ага, Юлька у тебя сидит – открыточки свои смотрит. Ай, да Юлька! Молодец из молодцов. Везде поспел – всё у него хорошо, и открыточки лучше всех, и уважение тоже. Что за парень, а нам дуракам и невдомёк, как же нужно покорять женские сердца. Оказывается, открыточками, исполнением всех капризов, и дело в шляпе.

Сразу завоёвывается и уважение, и любовь. А я-то, я-то, наобещать язык повернулся, а выполнить – руки не поднимаются. Так его, Витя, и в хвост, и в гриву. Пусть знает наших – в другой раз будет умнее.

Каюсь, Ира, ох как каюсь, поверь мне, милая. Выполню все твои просьбы, всё, что ты пожелаешь. И стихи напишу, и цветов куплю, и… А ещё что? Ай, ай, ай, и не стыдно тебе, Виктор, так быстро забыть свои обещания. Ну что ты за человек такой дуралей родился? Всё бы тебе грубить, заниматься мальчишеством. Пора бы заняться серьёзными делами. Ох и представляю, что мне будет от этого. Или ты посчитаешь меня чересчур самокритичным, или жестоко обидишься. Я прошу тебя не делать этого. Лучше посмейся. Ты же знаешь меня, когда меня обидят, я стараюсь ответить тем же, хотя я знаю, что это неприлично и противопоказано.

Но и ты тоже такая. Моя обида мимолётная, потому что я знаю, что ты писала мне для того, чтобы я исправился, покаялся в своих поступках. Грозить тебе? Да, ты, что, Ирка, смеёшься надо мной? Грозить тебе, это значит – самому себе вдвойне. И ты думаешь, зная это, я буду рисковать? Нет. Уж, если я задумал сделать что-нибудь нехорошее, то без лишних слов сделаю. А, если я начинаю об этом говорить – значит, я шучу, и не стоит обращать внимания.

Вот ты узнала ещё одну мою черту. Немного терпенья, и ты узнаешь меня всего, и тогда сделаешь соответствующий вывод – как я, кто я и куда я.

А вот ты грозишь мне в каждом письме. Где именно? Обожди, сейчас слажу в чемодан, выну твои старые письма и отвечу. Минуточку. Ага, нашёл. Начнём с азов.

Угроза № 1 – «Если не приедешь, будешь иметь плохие последствия».

Угроза № 2 – «Только учти, если пришлёшь ещё такое письмо – даю слово – писать тебе не буду, и мы с тобой не знакомы. Ясно?»

Угроза № 3 – «Если ты, действительно, поймёшь меня не так, то я также прямо пошлю тебя к чёрту».

Угроза № 4 – «Если будет всегда так, как было вчера – мы скоро станем врагами».

Представляю, как я тебе надоел этим. Ну, успокойся, я больше не буду. Пошли дальше. Здесь ты совершенно права. Я точно не знаю, что я тебе говорил в пьяном виде, но у меня такой осадок, а это значит, что я действительно говорил пошлости. И я только сейчас удивляюсь, почему ты сразу не погладила мои уши своей нежной рукой, а сделала это после, когда я возвратился к жизни.

Ира, прости меня за то воскресенье. Даю тебе слово, что так себя вести больше не буду. И давай на этом закончим, и больше без надобности к этому вопросу не возвращаемся.

Ты спрашиваешь – правдив ли я? Ну что я могу на это ответить? И да, и нет. Да, потому что я так думаю, нет, потому что так думаешь ты. Ты скажешь, что я опять говорю неопределённо. Именно так. Пока наши отношения не сделаются ясными, конкретными, пока ты не будешь мне грозить, я буду таким. Пойми, что только ты принуждаешь меня к этому. Но моя неопределённость всё же должна тебе о многом сказать. И, если ты не находишь в моих письмах ничего определённого, то ты просто или не хочешь этого, или не замечаешь. Говорить вот так тебе прямо о любви я не могу. Это чувство во мне вынашивается долго, и зря я никогда не признаю его. Так, пожалуйста, не требуй от меня невозможного. Лицемерить в таких вопросах я не умею. Я тебе писал уже не раз, что ты мне нравишься, и с каждым разом всё сильнее, несмотря на некоторые неприятности. Но назвать это любовью пока рано, да я думаю, что сейчас тебе этого не нужно. Давай, Ира, взвесим всё раз и навсегда, чтобы потом не раскаиваться, и не спохватываться, и не ругать себя за неосторожность. Время у нас ещё есть, так что спешить некуда. А дружить мы сможем, по крайней мере, я так думаю, и не теряю надежды на большее. Всё будет зависеть от тебя, и, конечно, от меня. Если мы, действительно, этого хотим, то добьёмся своего.

Не подумай, что я хочу сказать о насилии. В таких вопросах вообще смысл насилия отпадает. Опять, я, Ира, заболтался.

Нет, мне надо писать письма покороче, сжатыми и интересными. А то опять развёз на 4-х листах, а что написал хорошего, интересного? Опять ты будешь недовольна. Ну, не осуждай меня так, тебя я умоляю. Вернись в Шатуру, и счастлив буду я. Ты говоришь, что Юра пишет Вале через каждый день. Ну и что же здесь удивительного. Только я на их месте писал бы каждый день. Ведь, у них всё решено, всё так просто и ясно, и, конечно, есть о чём писать. А я вот пишу и в некоторых вопросах себя оттаскиваю, успокаиваю, как не в меру зарвавшегося.

За прошедшие два дня никаких новых картин не видел. В Москве сейчас идёт «Укротительница львов». Скоро – «Плата за страх». А вот о «Газовом свете» хорошо отзываются. Напиши, понравилась ли тебе та картина, ведь ты у меня подлинный ценитель искусства. И к твоему мнению в таких вопросах я всегда прислушиваюсь. Ну, ладно, я, кажется выдохся, вернее, не я, а бумага. Передавай привет всем, всем. А Вале – особенный.

До свидания через 1,5 недели.

С приветом, поклонник твоих сценических успехов.

ВИКТОР.