Энциклопедия русских суеверий

На Новгородчине и Вологодчине полагали, что «леший не суетлив, не вертопрашен; любит семейную жизнь, а потому его часто видят в кругу своей, то есть лешевой, семьи. Один мужик деревни Заречья Уломской волости поехал в лес за дровами и видит — на пне сидит леший со своею старухой и едят кашу. Мужик им поклонился, и они ему. Мужик догадался, что это лешие, и сотворил Иисусову молитву. Духи исчезли. Другой видел их целую большую семью, состоящую из стариков, взрослых и ребятишек» (Новг., Белоз.).

Тем не менее семья лешего в поверьях не всегда выглядит столь благообразно, скорее, наоборот. В повествовании из Мурманской области проклятая девочка оказывается в избе лешего, где полно таких же проклятых, одетых в рвань ребятишек и среди них — неопрятная, в лохмотьях хозяйка избы.

По-разному называется, описывается и место жительства лешего: от векового дерева или огромного дома, дворца в лесу до маленькой избушки, ср.: «Дядя Андрей срубил жилье лесного [вековую елку] и не рад был; над ним долго гилил леший и провожал его до деревни, а на другой год овин сжег у него» (Арх.) <Ефименко, 1877>.

На севере России лесной дух — исконный хозяин и обитатель охотничьих избушек, куда он пускает или не пускает на ночлег людей. По сведениям из Вологодской губернии, леший живет в избе, покрытой кожами. Иногда (подобно Бабе-Яге) он обитает в «избушке на курячьей голяшке» (Вятск.), в избе, «украшенной» различными частями человеческого тела (она «подперта ногой» и т. п.) (Волог.).

Лешие могут поселиться и просто в болоте; возле угольных ям, в ущелье, на заболотье (Великорусск., Олон., Арх., Новг., Сургут.); в пещоре (Карел.), в лесной чаще (куда никто, кроме них, не в состоянии проникнуть) (Новг.). Лешие живут в глуши, в больших лесах (Нижегор.). Ф. Буслаев упоминает слово «сторожье» (Арх.) в значении «неудобное место, земля, будто бы стерегомая лешим» <Буслаев, 1861>.

Обитают лешие и под землей, куда «проваливаются» в Воздвиженье, 27 сентября, и где проводят всю зиму. В Вятской губернии полагали, что у леших есть дома, но они «своего дома не держатся, разгуливают где им вздумается».

Нередко в одном и том же районе России уживаются достаточно противоречивые понятия о том, как живут лесные хозяева. Одни жители Тульской губернии уверяли, что леший ничего не имеет, живет без пищи, довольствуется тем, что смущает людей, но женат (иначе лешие давно бы перевелись); другие считали, что лешие обитают в лесах с женами, детьми, отцами, матерями. У каждой семьи особое жилище. Охраняют их собаки. Лешие держат скот. Повинуются они старшему — атаману.

По общераспространенным представлениям, в каждом лесу — свой лесной дух. Леших в лесах может быть великое множество, от самых маленьких до старшего лесовика — великана. Среди них есть главный — лес, лес праведный (Олон.), лесной царь (Олон., Костр.) или атаман (Тульск., Вятск.).

По поверьям Олонецкой губернии, лесной царь «со своей женой — лесной царицей — правит в своем царстве, и ему повинуются все остальные лесные духи — лесовики, боровики и моховики…».

Обычно «старший лесовик» («лес честной — царь лесной») предстает величественным стариком — патриархом или высоким человеком в белых одеждах. Он справедлив и «праведен», без причины не тронет человека (Олон.); у него белая борода, высокий колпак, кнут, пощелкивая которым он может гнать стадо волков; он — «сивый старичок, окруженный волками» (Смол.).

Некоторые черты в облике такого лесного властителя, лесного царя перекликаются с соответствующими же чертами в облике святого Егория, «волчьего пастыря» и покровителя пастухов, охотников (см. БЕЛЫЙ ДЕДУШКА).

Подчиненные старшему лесовику лесные духи не столь благообразны, и их отношение к человеку двойственно.

По общераспространенным представлениям, в лесах, болотах пролегают невидимые «дороги лешего» («тропы лешего»), попадать на которые опасно (лесной хозяин может «отбросить» оказавшегося на его пути человека, покалечить его или увести за собой, сгубить).

«И костер-то развел в сторонке, а ноги, значит, оказались у меня на этой тропе. Ночью, понимаешь, такой пошел, как вихрь, сразу — и меня как будто кто-то за ноги бросил в сторону с тропинки. Встал, посмотрел: нигде ничего нет. <…> Лег обратно к этому костру, и вдруг во сне (или мне подумалось об этом, или что) приходит, понимаешь, вот как раньше говорили, в пуговицах во этих, высокий такой, и говорит: „Скажи спасибо, что у тебя ребенок тут был. Нет, дак я тебе показал бы, как на тропе спать“» (Карел.).