Энциклопедия русских суеверий

О криках или пении русалок упоминается в поверьях Владимирщины и ряда других районов России. В Петровское заговенье русалки качаются на развитых венках и кричат: «Гутыньки, гутыньки!» (или «Рели, рели!»). «Девку поймают, защекочут и все будут кричать: „Гутыньки, гутыньки!“» (Смол.) Русалки-водяницы поют в болоте (Влад.); русалка-шутовка на мосту в глухие полдни чешет волосы и поет (Урал); «пение лесных русалок особенно мелодично» (Смол.).

Будучи и водяным, и лесным духом, русалка часто появляется у лесных ручьев: «Ручеек, через него жердочка лежит. На ней лохматка сидит… Я и крикнул: „Христос воскрес!“ Она — бултых в воду» (Влад.).

Появляющаяся в лесной чаще «страшная» русалка редко вступает в какие-либо взаимоотношения с людьми или вредит им: обычно при встрече с человеком она тут же исчезает. Однако иногда русалки (смешиваемые в поверьях с проклятыми) не только не избегают людей, но приходят в деревни: здесь излюбленные места их обитания — бани, где, по крестьянским рассказам, они могут мыться (париться), стирать или прясть (Яросл., Смол., Влад.).

Русалки посещают некоторые дома и своим присутствием поселяют в семье раздоры (Нижегор.). В восточносибирской быличке русалка ворует хлеб у крестьян на сенокосе: «Балаган ставили, в этом балагане спали. Однажды заметили, что у них кто-то хлеб ворует. <…> Решили караулить по очереди. Вот все ушли на покосы, а один Ванька остался, сидит. Посмотрел на речку: из омута русалка выходит, из воды, и идет к балагану. Сама страшная, волосы длинные, волнистые… Подошла и в проход руки потянула. Руки все длинней, длинней… взяла хлеб и унесла. <…> И вот сел другой. Они же по очереди договорились караулить. А остальные тоже решили подсмотреть. И увидели… Русалка вышла, заметила, что за ней наблюдают, и погналась за ними. Они в деревню. Заскочили в клуб (там раньше была церковь, а теперь сделали клуб), заскочили — она за ними. И вот все-все видели, как она встала, шагу сделать не может, и вдруг у нее голова исчезла. Оказалась как без головы. И совсем пропала с глаз».

Русалка, «вся во льду», приходит погреться в овин (Влад.). Согласно повествованию, записанному в Новгородской области, русалка уводит из бани мывшегося там мужика: «Один дядька пошел в баню мыться в двенадцать часов [ночи] <…> И вот он мылся, мылся, и жена у него там пошла — думает, чего его так долго нет-то. Приходит, значит, в баню, его в бане нет. Смотрит — по снегу от бани следочки. И прямо на речку… (Бани-то на горе стояли раньше, у речки). А он голый и сидит на камне… Вот она его спрашивает: „Ой! Ты чего туда забрался?“ А он говорит: „Да чего-чего! Мылся, мылся, приходит ко мне русалка и говорит: „Пойдем со мной“. И вот меня и привела…“ Жена потом стала: „Аминь, аминь“, — все раньше говорили — зааминила. А ему с этого камня никак не перебраться обратно. Туда он попал как-то, а обратно глубоко. Река большая была. И потом на веревке тащили оттуда».

По рассказу из Архангельской губернии, девка-русалка ходит к промысловику на зимовку и затем рожает от него ребенка. Когда наступает время возвращаться домой, кормщик пришедшего за промышленниками судна советует парню-промысловику уехать потихоньку: «…судно понеслось. Она [русалка] увидела, выбежала на гору, ребенка разорвала, половину себе взяла, а другу — свись на судно! Судно бы обернулось, дак она не попала — только одна капелька крови на борту. Стало судно опруживать: ну, стесали топором, оно и выпрямилось».

Сходная быличка, но в более современной интерпретации записана в Старорусском районе Новгородской области: «Рассказывали, служил один какой-то во флоте, а она [русалка] выходила, песни пела. И так она ему понравилась, что влюбился. А любовь у ей настоящая. И ребенка нажили. А что моряку делать, как ее с собой привезти, ведь она не умеет говорить, и ребенок не умеет говорить. И переслали его на другой корабль. Она приходит, смотрит, где он. А ей показывают: уехал. Тосковала горазд. А потом разорвала ребенка и бросилась в воду» <Черепанова, 1996>.

Этот сюжет популярен среди крестьян севера, северо-запада России и может относиться в равной степени к лешухе, чертовке, что еще раз подчеркивает некоторую расплывчатость и, по-видимому, изначальную синкретичность образа русалки: в различных повествованиях ее облик оборачивается то одной, то другой из своих многочисленных сторон. В нем преобладают то черты лесного, водяного божества, то черты ставшего лесным, водяным духом человека (обычно после безвременной смерти). Согласно поверьям многих губерний России, «русалка с крестом» (то есть надевшая крест, крещеная) снова становится человеком (и на ней можно жениться).